— Какой старик?
— Да священник один из Ираклиона. Внучок его уж очень на Ксению лицом походил! …Да что теперь говорить!
Вышата Сытенич притянул к себе дочь, целуя черные волосы над серебряным венчиком, его синие пронзительные глаза лучились невыразимой нежностью.
— Одна ты у меня, кровиночка, да дурак Белен. Не захотел я тебя по-отцовски к замужеству с хорошим человеком приневолить, а теперь думаю, а не зазря ли!
Мурава по-детски доверчиво обняла за шею отца:
— Успеется, батюшка! — воскликнула она. — Еще благословишь! Аян вон со своей избранницей два года свадьбы ждали! Как могу нынче кого-то выбирать? И Лютобору и Анастасию, тоже в бой идти! Коли одного привечу, другого вместо хазарской сабли убью! Разве что Всемогущий Господь мне, неразумной, какой знак явит.
И знак был явлен и гораздо быстрее, чем кто-либо ожидал. Тороп лучше других мог об этом поведать. Правда, для того, чтобы вышло складно, ему пришлось бы возвратиться в тот день, когда вернувшиеся дозорные принесли недобрую весть.
День клонился к вечеру. Справив все свои обязанности, мерянин решил навестить Анастасия. Тот еще чувствовал слабость и радовался, как ребенок, когда ему помогали выбраться из шатра и пройтись несколько шагов по речному берегу. Тороп, не понаслышке знавший о тяготах выздоровления, никогда не отказывался помочь. Однако, нынче его опередили. Рядом с критянином возле шатра сидел наставник. Воин и целитель о чем-то беседовали.
— Но ведь я правда не знаю, как делают этот порошок! — словно оправдываясь, говорил Анастасий. — Именно поэтому мне не составило особого труда противостоять Булан бею!
Хотя Тороп отлично знал, что подслушивать нехорошо, и что наставник, коли узнает, все уши ему обдерет, имя поганого хазарина, точно магическое заклинание, пригвоздило его к земле. В памяти мигом всплыл день, когда он впервые увидел молодого лекаря, а в ушах, прорываясь сквозь свист ножей, зазвучал голос хазарина, и его вопросы.
— Я надеюсь, ты не очень усердно убеждал его в своем незнании? — поинтересовался русс.
— Я пытался, но этот невежда все равно мне не поверил!
— Это хорошо! — Лютобор удовлетворенно кивнул головой.
Видя, что черные глаза Анастасия зажглись подозрением, он пояснил:
— Хазары, скорее всего, знают, что ты здесь. Потому, мне хотелось бы, чтобы они продолжали думать, будто ты действительно владеешь неким секретом.
— Каким образом это можно сделать?
— Измыслить какую-нибудь огненную диковину, — невозмутимо отозвался русс. — Ни за что не поверю, что человек, от которого прочь бежит сама Морана, не водит короткую дружбу с вана Локи.
— Если ты имеешь в виду, заморочившего голову всем бессмертным, плута из урманской басни, — насмешливо улыбнулся критянин, — то из нас двоих честь короткого с ним знакомства принадлежит явно не мне. А я-то думал, что ты ценишь только победы, достигнутые доблестью!
Лютобор посмотрел на собеседника, и лицо его сделалось серьезным:
— Наш князь полагает, что сражение можно выиграть еще до того, как в воздух поднялась хоть одна стрела. Побеждает не тот, за кем большая сила, а тот, кто верит в победу и умеет удивить, то есть поразить врага. Этот урок он хорошо усвоил после того, как вы, ромеи, пожгли ладьи его отца. Ты прав. Я обычно предпочитаю хитрости доблесть. Но когда речь идет о жизни или смерти, выбирать не приходится.
В нос Торопу попала какая-то мошка, и он оглушительно чихнул. В следующий миг рука наставника поймала его ухо:
— Ага, попался! И когда же ты научишься подбираться незаметно? А еще охотник называется!
— Что мы с ним сделаем? — сделав кровожадное лицо, поинтересовался Анастасий.
— Следовало бы, конечно, задницу надрать, но, боюсь, не поможет. Тем более, до нас уже пробовали.
— У меня есть идея получше, — поднял вверх указательный палец ромей. — Раз он все знает, возьму его на поруки, все равно мне нужен помощник.
— И то верно! А будет лениться или болтать вздумает, можешь на нем испробовать результат своих трудов!
В следующие дни Анастасий отгородился ото всех и, начисто забыв про свою хворь, с головой погрузился в работу. Мерянину ничего не оставалось, как выполнять его указания. Не то, что бы он всерьез воспринял угрозы наставника, просто не следовало отлынивать, когда рядом трудил себя до изнеможения еле оправившийся после болезни человек. Не собирался Тороп что-либо кому-либо говорить: и без того времени не хватало. К тому же, он и сам мало понимал, что за такую хитрость задумал его товарищ.
Первым делом критянин, опираясь на Торопово плечо, доковылял до кузни мастера Флора. Старик-херсонец, несмотря на свой строптивый нрав, чувствовал себя обязанным соплеменнику и не посмел отказать, хотя нынешняя просьба звучала не менее необычно, нежели предыдущая.
— Устройство сифонофоров [1] — как не знать, — поскреб он опаленную огнем седую бороду. — Только чем ты их собрался наполнить, ума не приложу! Здесь, чай, нет ни смолы, ни нафты, и канифоль только та, что я держу в кузне для припою.
— Предоставь об этом позаботиться мне самому! — усмехнулся Анастасий.
Вернувшись, он долго копался в сбереженных Уланом тюках, пока, наконец, не извлек из груды какой-то, видимо, очень ценной трухи длинную стеклянную трубку, закрученную причудливой загогулиной. В следующие дни из его обиталища доносились какие-то странные звуки, временами там что-то вспыхивало или взрывалось, а в воздухе висел запах серы, к которому примешивался крепчайший винный дух.
— Вы что там, втихаря бражничаете? — пытался дознаться Твердята, временами просовывая в шатер свой длинный любопытный нос.
Прочие новгородцы и англы обходили шатер стороной и от греха подальше осеняли себя крестным знамением, а бездельник Белен, пребывавший в последние дни в наисквернейшем расположении духа, при виде каждой вспышки, повторял, точно ученый скворец:
— Я же говорил, что здесь дело нечисто!
В то, что Анастасий — Чернобожий слуга, он основательно поверил еще после исцеления Гюльаим.
И хотя новгородцы давно привыкли Беленовы домыслы не воспринимать всерьез, на этот раз многие начали поговаривать, что, как бы боярский племянник не оказался на этот раз прав! Встревоженный странным поведением юноши, вызывающим к тому же ненужное нынче брожение в умах, сразу после свершения обряда венчания в сопровождении боярина и двух старших братьев Органа к Анастасию пожаловал брат Ансельм.
— Сын мой! — обратился он к критянину, — На правах пастыря, охраняющего человеческие души от козней лукавого, позволь спросить, куда нынче устремлены твои помыслы и что значат эти противоестественные запахи, витающие над твоим жилищем?
Анастасий не стал ничего объяснять, а просто предложил монаху и его спутникам посмотреть, как работает придуманное им устройство.
Испытание назначили на утро и решили провести его на речном берегу подальше как от человеческого жилья, так и от любопытных глаз. Тороп помог критянину перенести туда все необходимое и отошел к зрителям, готовый по первому зову прийти на помощь.
Когда из трубки под напором вырвался столб огня, брат Ансельм перекрестился, хан Камчибек помянул своего предка Органу-ветра, а Вышата Сытенич и Лютобор удовлетворенно переглянулись: что-то подобное они видели на море ромейском.
— Это все, что я сумел! — виновато улыбнулся Анастасий. — Конечно, это просто игрушки, разрушительной силы совсем никакой. Да и огнеметные трубки какие-то кургузые получились. Была бы здесь черная нафта или побольше серы…
— Ничего! — ободрил его Лютобор. — Выглядит оно устрашающе и видно издалека! Хазар, надеюсь, впечатлит, а о большем не стоит и мечтать!
— Делайте, как знаете, — устало махнул рукой хан Камчибек. — Только вежу не спалите!
Великий Органа в сопровождении боярина и Лютобора быстрым шагам направились к становищу, а брат Ансельм решил задержаться, чтобы окропить трубку святой водой и прочитать над горючей жидкостью молитву.
Хан Камчибек, его приемный брат и Вышата Сытенич преодолели примерно половину пути, когда Тороп почуял в прибрежных зарослях какое-то движение. Сначала он решил, что это возвращается сухим путем в свою нору облюбовавшая глинистый откос выдра. Расставляя сети у берега, он не раз давал себе зарок ее поймать: плутовка бессовестно воровала рыбу. Затем, однако, мерянину подумалось, что гибкий проворный зверек, производит слишком много шума.