Дымящийся, вздыбленный горизонт то и дело разрывали вспышки молний. Беспощадная буря, словно безумный чародей, создавала в небесах дворцы и города и тут же их разрушала, сопровождая свою работу оглушительным ревом ветра и громовыми раскатами. На землю обрушивались гремящие водопады. Казалось, удары молний разбивают небесную твердь, выплескивая на землю влагу из горних рек и озер.
— Ишь, разыгралась бурь-погодушка! — с уважением пробасил дядька Нежиловец, смахивая дождевые капли с кончика носа на бороду. — Знать Илья пророк услышал наши мольбы. Вон как на супостатов разъярился!
— Хоть бы его волей их всех там смыло! — вглядываясь в гремящую тьму, пожелал хазарам Твердята.
— Достанет и того, если у их луков размокнут тетивы, — отозвался Талец, проверяя, не добралась ли случайная влага до его собственной, бережно сберегаемой под плащом.
— Только бы ветер не переменился! — добавил Тороп.
Они стояли на своих местах и ждали, когда уйдет гроза и начнет светлеть небосвод. Спать не хотелось, бояться тоже, только под ложечкой сосало, но не от голода, а больше от нетерпения — скорей бы уже все начиналось.
Но вот, наконец, гроза исчерпала свои силы, и над горизонтом, подобно сияющему мечу, взметнулся первый солнечный луч. Конечно же, пожелание Твердяты никто не услышал. Временами боги и их пророки бывают добры к людям, но не настолько, чтобы делать все за них. Потому, когда предутренний сумрак рассеялся, защитники вежи увидели, что у дальнего края поля, устрашая своей необъятностью, вырастает ирговый и ясеневый лес, отличный от настоящего тем, что отменно прямые стволы лишены ветвей и листьев, а на макушке у каждого дерева, подобный диковинному плоду, сверкает в лучах восходящего солнца стальной наконечник.
— Дружная поросль, — покачал круглой головой в островерхом шлеме хан Камчибек, подъезжая вместе с приемным братом и несколькими главами родов к новгородцам. — И поднимается быстрее степного ковыля.
— Слишком частая! — отозвался Вышата Сытенич. — Неплохо бы проредить, а еще лучше просто скосить!
Великий Органа нахмурил угольно-черные широкие брови.
— Ты по-прежнему тверд в своем решении? — негромко спросил он боярина.
Вышата Сытенич повел могучими плечами:
— Не вижу причин его менять! План хорош и поможет сберечь не одну сотню жизней!
— Но там, где вы стоите, будет жарче всего!
— Ничего! Когда все начнется, стрелы закроют солнце, и мы станем сражаться в тени.
Сдерживая пляшущего от нетерпения Тайбурыла, к боярину приблизился Лютобор.
— Может быть, мне все-таки стоит остаться? — с мольбой заглянул он в синие, похожие на любимые, боярские глаза.
— И речи не заводи! — замахал на него руками Вышата Сытенич. — Брат на тебя рассчитывает, да и конь твой застоялся! Ничего! — продолжал он с улыбкой. — Еще повоюем вместе! Вот пойдет Святослав на хазар, как бы мне со своими людьми не пришлось в твою тысячу проситься!
Когда Куря и его союзники приблизились настолько, что стало возможным различать лица, на вал поднялась Белая Валькирия.
— Я не вижу Гудмунда! — взволнованно проговорила она.
— Значит, он вступит в битву позже, — успокоил ее боярин. — Здесь командуют хазары, а они обычно до последнего берегут обходящихся им недешево наемников, пуская вперед огузов или печенегов.
Действительно, противоположный край поля пестрел разноцветьем войлочных халатов и кожаных безрукавок степняков. Чуть поодаль грозно блестели вороненые доспехи и маковки шлемов дружины великого сына Церена.
Хотя руки большинства воинов по обе стороны поля сжимали тугие луки, их натянутые тетивы еще не начали свою смертоносную песнь. Следовало соблюсти древний, как мир, обычай: испросить волю богов при помощи поединка. Хан Камчибек с гордостью обозревал свое войско, раздумывая, кого бы лучше послать: только два его брата, каждый стоивший в бою сотни, оспаривали друг у друга право начать битву. А ведь было еще немало храбрых егетов, достойных снискать эту великую честь.
В это время воины хана Кури расступились, и вперед выехал всадник на снежно-белой лошади. Его горделиво поднятую голову украшал шлем византийской работы, снабженный для защиты лица серебряной маской.
Хан Камчибек досадливо поморщился. Княжна! Вряд ли богам придется по вкусу подобное начало. Он поискал глазами хана Моходохеу. Разве Черный Богатырь уступит кому-нибудь право преломить копье со своей невестой?
— Готов? — негромко спросил великий Органа.
Молодой хан смертельно побледнел. Руки и губы у него затряслись. Он замотал головой, не в силах проронить ни звука.
— Эй вы, трусы! — приподняв маску, окликнула Сынов Ветра княжна. — Неужели среди вас не найдется человека, способного одолеть в бою слабую женщину?
Братья Органа и их союзники негодующе переглянулись. Каждый из них с удовольствием свернул бы мерзавке шею, но как подобный «подвиг» увязать потом с честью воинской.
В это время вперед шагнула леди Агнесс.
— Позволь, хан, я попробую! Посмотрим, сможет ли эта красотка выстоять в поединке против равного соперника!
— А как же Гудмунд? — напомнил великий Органа. — Дочь хана Кури не следует недооценивать! Хотя она и бережет под маской свой нежный лик, в бою она опасна как волчица!
Но воительница только усмехнулась:
— Ты думаешь, я просто так росла в замке посреди волчьего леса? Знай, что я научилась бить без промаха серых хищников, еще задолго до того, как люди прозвали меня Белой Валькирией. Эта тварь в женском обличье, — продолжала она, — уже дважды покушалась на убийство и без всякого на то позволения выпустила на свободу моего злейшего врага! А если меня постигнет неудача, — она бросила короткий, быстрый взгляд на Лютобора, — тут я спокойна, мне есть, кому завещать свою месть!
Такого из присутствующих еще никогда никто не видел. Случалось ли наблюдать такое кому-то еще? Решать судьбу нескольких тысяч человек вышли не два единоборца богатыря, а две прекрасные девы: степная поляница и морская валькирия, черная пантера и северная рысь.
Когда княжна увидела противницу, на ее лице появилось разочарование — она ждала другого человека. Через миг его, однако, сменила презрительная насмешка: Белая Валькирия собиралась сражаться пешей.
— Ты что, настолько бедна, что не можешь позволить себе купить коня? — рассмеялась дочь великого Кури.
— Мой конь под белым парусом стоит всегда в узде, — с достоинством отозвалась леди Агнесс. — Однако по его дороге твоей лошади не пройти. Хочешь добиться расположения небес, спускайся на землю, хотя не думаю, что Господь окажет покровительство дочери захватчика, вторгшегося в чужие владения, преступнице, задумавшей злодейство в доме, где ее принимали как гостью!
Леди Агнесс еще не договорила, а дочь Кури уже соскочила с Айи с саблей наголо, надеясь одним ударом покончить с соперницей. Северная воительница едва заметно улыбнулась — словесный выпад достиг цели, поставив их в равные условия. Она, не спеша, даже как бы с ленцой отразила удар, а затем, дабы не оставаться в долгу, ударила сама, разбив узорчатый щит княжны.
Та резко отбросила обломки и повела атаку с такой яростью и стремительностью, что со стороны казалось будто вокруг Белой Свонильды смыкается огненное кольцо. Однако воительница держалась непоколебимо, как облитая льдом гранитная скала. В ее движениях чувствовалось мастерство и уверенность опытного бойца, а тяжелый меч, прозывавшийся ласково, Суони — лебеденок, летал по воздуху грозной белой птицей, отгоняя от хозяйки смерть.
Хан Камчибек удовлетворенно кивнул головой:
— А у этой лебедки, похоже, стальной клюв! — заметил он. — И перья, отлитые из серебра.