Небезразлична для человеческих обществ безвременная потеря людей. Холодному равнодушию к таинственным законам и высочайшим на земле сокровищам человеческого духа может казаться, что в рассматриваемом семейном несчастии общество ничего не потеряло, — могло, скажут, и не почувствовать, даже не заметить гибели одной и, быть может, даже самой обыкновенной женщины. Но эта женщина была мать. Она не умерла, но для семьи ее не стало; с нею у ее детей
Взамен этих надежд не только должны были уцелеть, но слухами и толками о постепенной гибели матери долго-долго могли укрепляться и навсегда без утраты окрепнуть в душах детей одни ужасающие, одни мучительные воспоминания. Безвременная гибель матери одного семейства в данном случае оказалась потомственной утратою целого общества: роковым даром безвольного материнского творчества у дорогого для целого общества, но безвременно погибшего, поэта больше, чем у сестер его, человеческая сущность с колыбели переполнилась задатками гибели,
К счастию человечества, не всем людям суждено наследовать такие злосчастные задатки материнского творчества.
На отца падала обязанность смягчить первую нестерпимо острую боль горя, постигшего его малюток. Но этот отец — семейный и безженный муж живой жены, — почувствовал себя, потому что действительно сделался глубоко несчастным семьянином. Злополучная жертва самого безутешного из всех случаев невольного вдовства, словно тяжкую «кару судеб», кое-как переносил он угнетавшую его тоску непривычного одиночества и не мог ужиться на одном месте. Вплоть до кончины душевнобольной супруги своей он, как известно, жил то в Петербурге, то в Вологде, то в родовом имении, в селе Даниловском, в Устюженском уезде Новгородской губернии. В переездах с одного места жительства на другое он мыкал свое личное и забывал детское горе. Частые и долгие его отлучки обрекали детей при жизни отца и матери не на круглое, но, тем не менее, полое сиротство. Так волею судеб, судя по-человечески, безжалостно и бесповоротно разрушен был закон естественного воспитательного творчества в кровной семье Батюшкова.
Безжалостно? — Как не безжалостно, если при жизни отца и матери злополучные малютки остались под родительским кровом, под одностороннею родительскою властию, но без непосредственного творчества родительской любви? Первые и самые основные воспитательные периоды детства осиротелым несчастливцам пришлось прожить при жизни, но в отсутствии отца и матери. Самая обдуманная полнота самой роскошной материальной и возможно лучшей воспитательной обеспеченности детей за глазами родителей, на чужих руках, далеко не всегда служит надежным ручательством за то, что из детских навыков и привычек не вырастут со временем и основы душевного бессилия и духовной скудости на всю жизнь…
Бесповоротно? — Как же не бесповоротно, если детям живой матери нельзя было думать о возврате материнской любви, а к живому отцу нельзя было прильнуть душою? Дети Батюшковых не часто были с отцом, не могли с ним свыкнуться, сжиться, близко узнать его. Бедняжкам оставалось душевно питаться и духовно расти безрадостными чувствами двоякого рода: мать нельзя было не оплакивать тоскливо, а отца нельзя было не сторониться боязливо. Беспрепятственно могли они свыкаться и срастаться душою с чувствами пригнетенной впечатлительности, притаённого горя, подневольной скрытности, боязливой опасливости и робкого страха. Все эти чувства и всех больше страх — опасные спутники, жалкие и безнадежные путеводители в жизни. Откуда же и как могли врасти в душу каждого из детей душевнобольной матери и почти всегда отсутствовавшего отца семена и корни твердой воли и каких-нибудь задатков силы характера в будущем?..
Наследственность душевной болезни в семье Батюшковых пожала, как известно, обильную жатву: она отозвалась и на поэте, и на сестре его, Александре Николаевне. Семейное бедствие застало последнюю в таком возрасте, когда она была уже в состоянии сильно чувствовать, а поэта-ребенка в той поре, когда у него могла быть одна возможность — беззащитно страдать телом и душою под впечатлениями малейших телесных и душевных лишений. Девочку раньше мальчика стало мучить чувство колючего горя. Не с кем было задушевно поделиться ни муками, ни сокровищами тоскующего сердца. Пришлось перенести силу пылкой детской любви на беззащитного малютку-брата. С раннего возраста самоотверженно полюбила она брата и правдою своей любви создала в его сердце на всю жизнь самоотверженную любовь к себе, к родным, к друзьям и всем людям. Так в поре воспитательного творчества кровной семьи не из ничего, а из сил праведной любви сестры могли засеять семена и на всю жизнь врасти в поэтической душе корни и пылких сердечных порывов, и благородных душевных движений, и высоких духовных стремлений, какими отличался Батюшков. Недаром не один он, но весь христианский мир признает сердце «источником» всего высокого и прекрасного во всех областях человеческого творчества.
23
Стих К.Н. Батюшкова. Кстати, следует объяснить, что составитель очерка при употребленных цитатах из Батюшкова не мог указывать на страницы издания, потому что первый том, в котором собраны поэтические его произведения, во время составления очерка едва начат был печатанием.
25
Цитируется заключительная строка из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Еврейская мелодия» (1836).