К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

Как судно без руля стремится по волнам
И вечно пристани не знает,
Так ум мой посреди сомнений погибал… (I, 200)

Правда, он тотчас прибавил, будто успел освободиться от этой слабости:

Я с страхом вопрошал глас совести моей…
И мрак исчез, прозрели вежды,
И Вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую Надежды (I, 201).

Но из двух последних стихов видно, что он мечтал навсегда освободиться от своей духовной слабости верою без религии.

Во всем, что вышло из пера его, нет ни одного намёка на вечность, единство и вероисповедное расчленение вселенской Церкви, — нет ни слова и об отечественной православной церкви, — виднеется в той же статье лишь признание некоторого почтения к Церковности в двух-трех метафорических намеках на две-три черты Церковно-богослужебной обрядности: «Мы не теряли надежды на Бога, — пишет он, — и фимиам усердия курился не тщетно в кадильнице веры, и слезы, и моления не тщетно проливалися перед Небом» (I, 162). Очень может быть, что наравне со многим современными ему «гордыми вольнодумцами», как он выразился о тех слоях русского общества, которые сделались в его время бессильными жертвами мутного наплыва идей французских энциклопедистов, — очень может быть, что наравне с ними рассматривал он религию, церковь и превратности исторических ее судеб как совсем ненужные и ничего священно-таинственного не заключающие в себе «выдумки» всюду и всегда своекорыстных клерикалов.

Для характеристики человеческой сущности и миросозерцания Батюшкова предшествовавшие выводы получают тем большее значение, что выступают из его статьи, которую писал он, когда дожил до 28 лет и уже сделался известным писателем. Но, — как видно из нее же, — и тогда все еще искал, на чем установиться духом, — то же, что искал самоопределения. «Как, — спросят, — 28-летний известный писатель жил духом в поисках за самоопределением?» Настолько очевидное отступление от закона, или, говоря прямее, такое нравственное беззаконие в областях воспитания, учения и образования, — на беду образованному обществу, правительству и государству, — беспрепятственно творится в русском образованном обществе. До сегодня нельзя сказать, делает ли оно что-нибудь против такого почти наглядного саморазрушения. Напротив, в последнее время оно выделяет из себя больше, чем когда-нибудь таких людей, которые доживают не только до 28 лет, но и до последних дней жизни без всякого самоопределения; очень может быть, что многие не знают и не предполагают, сознается ли каким бы то ни было из иноземных обществ такая почти неслыханная в рядах русской интеллигенции диковинка…