Окруженный родным семейством, оказывавшим ему, как старшему в роде, всевозможные угождения, Батюшков проводил жизнь без всякой задуманной цели, ни к чему не стремился, находясь в тихом помешательстве, которое началось в нем удалением от общества, и в это время проявлялось в расположении его к уединению; он весьма редко выходил из своей комнаты и не любил, чтобы к нему входили. Впрочем, по большей части он обедал, а иногда проводил и вечера, со своим племянником, его женою и детьми, из которых одних любил, а к другим показывал совершенную ненависть, и эти чувства в нем быстро изменялись: так, старшую дочь Григория Абрамовича, когда она была девицею, он почти обожал, и возненавидел, как только она вышла замуж. Если бывали в доме гости, то он весьма редко являлся в зале, явившись же в собрании, употреблял всю энергию своего характера, чтобы сохранить приличие в обращении, и умел щеголять теми утонченными и остроумными манерами, которые составляли принадлежность образованного общества в конце прошлого столетия. Разговор его отличался решительными, резкими суждениями и по большей части сарказмом. Когда он бывал болен, то вместе с упадком его физических сил возвращалась к нему его раздражительность, и тогда он становился очень зол, так что должно было предпринимать в отношении к нему, меры предосторожности.
Вообще говоря, он жил теми идеями и понятиями, которые вынес из сознательных годов своей жизни, и далее их не шел, ничего не заимствуя из современности, которой для него как будто не существовало. В течение этого долгого промежутка времени только один случай сблизил его с настоящим: он полюбил маленького сына Григория Абрамовича, Модеста, которого называл маленьким своим другом и любил проводить с ним время. В 1849 году малютка умер на шестом году своей жизни и был горько оплакан Константином Николаевичем, который сам избрал место для его могилы в Прилуцком монастыре, сочинил для него памятник и завещал, чтобы его похоронили подле внука.
2. Константин Николаевич очень много читал; любимыми авторами его были Карамзин, Жуковский и Гнедич; о своих сочинениях сам он никогда не вспоминал, но с видимым удовольствием слушал, когда их декламировали. Одно время он очень много занимался рисованием, к которому имел большую способность. Содержание его рисунков состояло из цветов, плодов, птиц, животных, а иногда пейзажи. Картины его по содержанию и исполнению представляли что-то странное, даже иногда ребяческое; он выполнял их всеми возможными способами — вырезывал фигуры птиц и животных из бумаги и, раскрасив, наклеивал их на цветной фон, давал предметам совершенно неестественный колорит и пестрил свои акварели золотою и серебряною бумагою. Для лучшего характеризования его живописи при сем прилагается несколько рисунков.
3. Из светлого периода своей жизни Батюшков сохранил в своей памяти сильное удивление и высокое почитание талантов Наполеона I; он всегда с восторгом говорил об этом завоевателе нашего века. Переворот, случившийся во Франции в 1848 году, не остановил на себе его внимания: но с самого начала Восточного вопроса он с энергией следил в русских и иностранных газетах за ходом военных действий; так что в последнее время своей жизни он исключительно занимался чтением журналов, сличал статьи одного с статьями другого, делал в них заметки, писал из них извлечения, справлялся с географическими картами, и всем этим занимался, показывая то убеждение, что ему свыше вменено в непременную обязанность разрешить этот трудный вопрос и произнести решительный приговор.
4. Батюшков довольно часто вспоминал о прежних своих друзьях и знакомых: о Карамзине говорил всегда с уважением, также о князе Вяземском, — с дружеским расположением о Гнедиче и — с бранью — о Жуковском. Чаще всех вспоминал Тургенева. В памяти его сохранились имена гр<афа> С.С. Уварова, Каподистрио, которого называл освободителем Греции[141], своих старых наставников: учителя Ив. Ив. Сирякова и содержателя пансиона Жакино, у которого он жил[142]. С особенным удовольствием говорил о семействе Карамзина, в дочь которого, Катерину Николаевну, был влюблен[143], и о доме Алексея Николаевича Оленина, в котором чуть ли он не был влюблен в гувернантку[144]; вообще же он ненавидел прекрасный пол, делая по сему предмету немногие исключения в пользу некоторых своих родственниц (хотя он не признавал никакого родства); так, например, он уважал жену Григ<ория> Абрам<овича>, Лизавету Петровну, которая одна умела его уговорить и заставить себе повиноваться.
141
Каподистрия Иоанн Антон (1776–1831), граф, русский и греческий государственный деятель; в период службы Батюшкова в Неаполе был министром иностранных дел России (1816–1822); в 1827 г. был избран «президентом греческого правительства»; на этом посту «обнаружил наклонность к самовластию» и был убит. То обстоятельство, что Батюшков называл Каподистрию «освободителем Греции», свидетельствует об интересе его к вопросам текущей политики и в период душевного заболевания.
142
Поэт и переводчик И.И. Сиряков был учителем русского языка в пансионе О.П. Жакино, где Батюшков воспитывался в 1797–1801 гг.
143
Сведения о влюбленности Батюшкова в дочь Н.М. Карамзина Екатерину (1805–1867) не соответствуют действительности. Однако, как свидетельствуют воспоминания современников, душевнобольной Батюшков часто «вспоминал о какой-то Екатерине Карамзиной» (Никитенко А.В. Дневник. Т. 1. С. 158). Возможно, имеется в виду не дочь историографа, а его жена, Екатерина Андреевна, урожд. Колыванова (1780–1851).
144
Имеется в виду Фурман Анна Федоровна (1791–1850), воспитанница семьи Олениных; увлечение Батюшкова ею относится к 1813–1814 гг.