Лето Батюшков обыкновенно проводил в деревне; если погода была хороша, то он целый день уединённо гулял по лесам; во время прогулок, по его просьбе, за ним издали следовал слуга.
Константин Николаевич очень любил родного племянника своего Николая Аркадьевича Соколова и с особенным видом доверенности рассказывал ему, что он уже много раз собирался ехать за границу и, между прочим, в Париж; но никак не может выехать из Вологды. «Возьму, — говорит, — почтовых лошадей, сяду в экипаж и отправлюсь; проеду верст 50 или 100, а в это время дорога-то подо мной и поворотится, — смотрю, меня прямо, никуда не сворачивая, и привезут в Вологду. Вот так и не могу отсюда вырваться».
От Константина Николаевича скрывали смерть сестры его, бывшей в супружестве с Павлом Алексеевичем Шипиловым; однако ж он узнал, что она умерла, [150] и спросил: «Где ее похоронили?» Ему отвечали, что она погребена в Духовом монастыре. «Ну да, — заметил он, — ей в Прилуках не с кем было бы говорить по-французски».
Я уже выше сказал, что Батюшков не любил общества; но если являлся, то делал над собою всевозможное усилие, чтобы привести в совершенный порядок и мысли свои, и туалет. Лет за шесть до его смерти были гости, по случаю дня его именин, и между прочими сестра его Шипилова с мужем, которого он терпеть не мог. Константин Николаевич, спустившись из своей комнаты, долго прохаживался по залу, несколько раз охорашивался перед зеркалом, как бы приготовлялся войти в гостиную, наконец, вошел и с особенным тщанием раскланялся с Шипиловыми. За обедом он был весьма разговорчив, особенно с сестрою, припоминал разных прежних их знакомых и, между прочим, спросил, помнит ли она NN?
— Как же, братец, помню.
— Не правда ли, что он был очень неприятной наружности?
— Да, братец.
— Глуп, отвратителен и гадок?
— Совершенная правда.
— Словом сказать, совершенный урод и телом, и душою.
— Должно сознаться, что это справедливо.
— Ну, признайтесь же, сестрица, что все же его можно было почесть за Аполлона, сравнив с Вашим мужем.[151]
Раз случилось, что Батюшков неистовствовал целую неделю, кричал, шумел (в таких случаях голос его был громок и страшен), дрался, наконец ослабел и слег в постель, выведя из терпения всех домашних. Григорий Абрамович пришел его уговаривать, но больной вскочил с кровати и бросился на него; случилось, что близко их никого не было и племянник один должен был бороться с дядею. Наконец на крик пришли люди и помогли уложить последнего в постель. При этом случае Батюшков сломал своему племяннику мизинец левой руки, и когда тот чрез несколько времени ему об этом сказал, то он очень равнодушно отвечал: «Ну что за важность — сломал мизинец, — я сам не раз под пулями стоял».
В течение первых двенадцати лет из проведенных Батюшковым в Вологде, у него был компаньон, сопровождавший его повсюду; раз в праздничный день во время обеда они проходили мимо церкви; Батюшков изъявил желание войти во храм; компаньон его согласился на это, присовокупив, что он должен вести себя там как следует и ничего не говорить. «Хорошо, хорошо, — отвечал Константин Николаевич, — будьте покойны, я ничего не сделаю; мне только хочется взглянуть, как они там молятся мне». Войдя в церковь, Батюшков встал на место и чрез несколько секунд надел шляпу на голову; его провожатый принужден был унести его из церкви. Впрочем, в последние годы идея его о том, что он Бог, не была уже в нем заметна, как и все идеи его помешательства. Григорий Абрамович убежден, что если бы сначала за ним был хороший присмотр, то Батюшков совершенно исцелился бы от своего помешательства, так редко оно возвращалось к нему в последние годы его жизни.
150
Елизавета Николаевна Шипилова скончалась 12 августа 1853 г. (Русский провинциальный некрополь. Т. 1. М, 1914. С. 960).
151
Ср. упоминания о Батюшкове в письмах П.А. Шипилова к П.А. Вяземскому. В сентябре 1847 г., возвратившись из Гатчины в Вологду, Шипилов сообщает: «В тот же день хотел я навестить несчастного брата Константина, но, к сожалению, не нашел его дома, равно как и вчера сказали мне, что он выехал для прогулки; впрочем, отзывы о физическом его здоровье удовлетворительны, а умственные способности, как говорят, в хорошем состоянии» (ИРЛИ. Ф.19. Ед. хр.76. Л.1 об.). В письме от 17 мая 1848 г. отзыв несколько детализируется: «Зная, сколько Вы любили Константина Николаевича, желал бы я сообщить В<ашему> с<иятельству> более утешительное относительно умственного его состояния. Правда, при первом его свидании с Елизаветой Николаевной не только он узнал ее, но, казалось, был тронут и был к ней особенно внимателен, даже и впоследствии, как, например, о Пасхе или в имянины и ее приехал к нам ее поздравить. Но все эти проблески были минутные, и вслед за тем начинал фантазировать» (Там же. Л.2).