Выбрать главу

Браш покраснел до ушей. Джесси Мэйхью поставила перед ним хлебцы и кофе. Он взглянул ей в лицо.

— Я… я надеюсь, она будет счастлива, судья, — запинаясь, пробормотал он.

— В общем, подумай об этом, дружок, и тогда между делом я пристрою ваши учебники самым наилучшим образом! Можешь мне поверить.

Глава 5

Канзас-Сити. Пансион Куини. Первое слово об отце Пажиевски. Джордж Браш пьет и буянит

Браш не считал ту ферму в Мичигане своим родным домом; у него не было дома, и по этой причине, когда дорожная судьба приводила его в городок или местечко, где жили его друзья, разыскивал он их не только из простого желания повидаться. Такое место было у Браша и в Канзас-Сити.

Пансион Куини — мисс Крэйвен — располагался в высоком, узком, почерневшем здании, стоявшем среди точно таких же старых, почерневших корпусов там, где Восьмая стрит пересекает Пенсильвания-авеню и Джефферсон-авеню. В этих кварталах, совсем рядом с центром города, целая колония меблированных комнат влачила свое скудное существование. Разбитые окна были заклеены газетами; дворы, заросшие сорняками и заваленные старым хламом, стали последним пристанищем негров-картежников и бездомных котов, ночным прибежищем бродяг. Задние окна пансиона смотрели на крутой склон холма, усыпанный битыми бутылками и рваными автопокрышками и спускавшийся к пустырю, за которым блестели рельсы железнодорожной линии и грязная речушка лениво несла свои воды, покрытые сажей и разводами мазута.

Браш поднялся по ступеням и нажал кнопку звонка. Дверь открыла сама Куини со шваброй в руках.

— Привет, Куини.

— А, мистер Браш! Рада вас видеть.

— Кто-нибудь из парней дома, Куини?

— Кажется, они все куда-то умотали. Вы хотите остаться переночевать?

— Да, Куини. Я поживу у тебя денька три.

— Тогда я пойду приготовлю вам место. Сейчас у меня стало хуже, чем прежде, мистер Браш. Но вы сами понимаете, почему. Эти обормоты грозят прикончить меня, если я буду убирать у них в комнате. Я прошу вас, поговорите с ними, пусть они позволят мне приходить и убирать у них, а то уже грязью заросли.

— Я попробую. Какие еще новости?

— Дайте припомнить… Мистер Морис всю зарплату отдал за лечение, да… И у мистера Каллэгена тоже с деньгами неважно.

Браш поднялся на несколько ступенек.

— А что, Куини, Херб по-прежнему пьет?

— Ох, вы же знаете, я никогда толком не понимала, что с ним происходит, но, я думаю, он и в самом деле немножко попивает. Я не знаю, как это получилось, мистер Браш, но однажды кто-то мне переломал все перила на лестнице. А миссис Кубински, которая живет в соседнем подъезде, сказала, что видела, как ночью кто-то висел на карнизе крыши, вцепившись в водосточный желоб, но в последний момент его сняли. Это удивительно, что они еще живы, мистер Браш, и если вы спросите, почему удивительно, я отвечу вам: потому, что они вот уже пять лет каждую неделю оказываются на пороге гибели — я не преувеличиваю.

— Я знаю, — сказал Браш с участием.

Они посмотрели друг на друга. Браш добавил:

— Мы должны хоть как-то помочь им, Куини. Не надо думать о смерти. Как поживает отец Пажиевски?

— У него все в порядке. Он снова нашел работу и уезжает на семичасовом поезде.

— Почки у него уже не болят?

— Врачи говорят, что у него желчные камни. Мистер Крамер дал ему немного иорданской воды, и он принимает ее с чаем каждый день; это ему помогает. Я ходила в Общество Святой Вероники[6], и миссис Делеханти сказала, что у него, что бы ни говорили врачи, должно быть что-то другое. Она сказала, что ему долго не прожить.

Браш поднялся по лестнице на верхний этаж, который навсегда арендовали у Куини четверо его друзей. Почти все двери давно уже были сломаны и валялись где-нибудь рядом, у стен, их понемногу разбирали и растаскивали по досочкам для разных целей. В некоторых перегородках, разделяющих комнаты, зияли дыры, проломленные еще в некие доисторические времена и теперь свидетельствующие об этих временах своими рваными и ломаными краями с обвалившейся штукатуркой. Все вокруг было пропитано запахом грязной одежды, дешевого мыла, джина и лимонной кожуры. Браш сел на одну из кроватей и грустно огляделся. Здесь жили два газетчика — Херб и Морри, киномеханик Бэт и Луи, лаборант из больницы, которого в эти тяжелые времена перевели в санитары.