Браш склонил голову.
— Причина, по которой вчера я ни с кем не разговаривал до четырех часов, состоит в том, что я дал обет молчания, — сказал он.
Судья, похоже, уловил суть. С трудом сдерживая хохот, он поднял голову над бастионом из книг и взглянул на жену. Миссис Карберри погрозила ему пальцем.
— Понятно. Продолжайте, — сказал он.
— Этот обет молчания, — продолжал Браш, — является обыкновенным подражанием некоторым культурным деятелям Индии. После двух часов я вышел на прогулку. Я увидел девочку, она сидела на ступенях крыльца своего дома. У нее на шее висела картонка с надписью: «Я — лгунья».
— Что-о-о? — переспросил судья.
— «Я — лгунья».
Когда волнение в зале утихло и слышались только глубокие жалостные вздохи, судья выпил воды и спросил:
— С какой целью вы приблизились к ребенку?
— Я вовсе не намеревался сделать ребенку что-нибудь плохое. Я просто думал, что ложь — это плохо, но ребенку, который лжет, ничего плохого сделать я не хотел.
— Понятно. А вы сами являетесь отцом, хотел бы я спросить?
Несколько мгновений Браш молчал.
— Нет, — наконец тихо сказал он. — Думаю, что нет.
— Прошу прощения?! — выпучив глаза, нараспев произнес судья. — Это как понимать?
— Я не могу сказать, что знаю наверняка, — сказал, запинаясь, Браш.
Судья Карберри пошуршал на столе бумагами.
— Ладно, не будем вдаваться в подробности, — сказал он. — Присутствует ли в суде эта самая девочка? — спросил он громким голосом.
Роду Мэй вывели для дачи свидетельских показаний. Ее со всей строгостью заставили дать присягу на Библии, но она тем не менее вела себя весьма самоуверенно и даже весело.
— Рода, расскажи нам, что произошло, — сказал судья.
Рода Мэй обернулась к аудитории. Она отыскала глазами свою мать и больше никуда не смотрела. Только один раз она обернулась к судье.
— Меня зовут Рода Мэй, — затараторила она. — Я сидела возле нашего дома, а этот дядька подошел к нашему дому, и я сразу поняла, что это плохой дядька.
— Рода, а почему ты сидела на ступенях?
— Потому что я была плохая.
— Так. Ну и что сделал этот человек?
— Он звал меня в плохое место, а я сказала ему, что не пойду, потому что я люблю папу и маму больше всего на свете.
— Он звал тебя идти с ним?
— Да, а я не пошла, потому что я очень люблю папу и маму.
— Рода Мэй, будь внимательнее. Ты должна говорить правду. Этот человек говорил ртом или писал рукой?
— Он писал рукой, господин судья Кар-Берри. Но я все равно знала, что он плохой, он ворует детей. А он посмотрел на меня вот так! — Тут она скорчила страшную рожицу и развела руки, будто готовилась что-то схватить. — А я тогда как дам ему! Я ему как дам! А он повернулся и убежал, а я догнала его и как дам! Прямо по лбу! А он…
— Мистер Грубер! — крикнул судья.
— Да, господин судья.
— Заберите вашу дочь. А теперь мы перейдем к рассмотрению второго обвинения.
В зале царило ошеломленное молчание, в то время как Груберы, опустив головы, шли между рядами к выходу.
Затем судья самым любезным тоном обратился к миссис Эфрим:
— Миссис Эфрим, не будете ли вы так добры рассказать нам о происшествии, которое случилось в вашем магазине вчера вечером?
Миссис Эфрим, шелестя объемистым черным шелковым платьем, выбралась из толпы своих детей и подошла к присяге. Судья выделял ее среди прочих свидетелей и старался это показать своей галантностью. Опустив руку после присяги, она начала:
— Судья Карберри, я не в состоянии выразить тот ужас, который я переживаю в настоящую минуту, находясь в суде в качестве участника процесса. Сорок лет я прожила в этом городе — я и мой муж, вечный покой душе его! — и ни разу мне не случалось бывать здесь, разве что для уплаты налогов.
— Но, миссис Эфрим, на вас это не отразилось, и вы по-прежнему обаятельны, уверяю вас…
— Вы можете говорить что угодно, господин судья, — сказала она, но морщины на ее лбу все-таки разгладились. — И это весьма любезно с вашей стороны, но это не меняет дела.
— Миссис Эфрим, — сказал судья, склоняя перед ней голову, — суд благодарит вас. Ваш муж и мой друг Натан Эфрим всегда был одним из самых уважаемых людей в нашем городе, и суд принимает за большую честь ваше присутствие здесь сегодня.
Миссис Эфрим с гордостью посмотрела на своих шестерых детей и сказала:
— В действительности, господин судья… ваша честь… я не выдвигаю обвинений против этого молодого человека. Я считаю, что он просто-напросто очень отличается от всех нас, вот и все. Я до сих пор не понимаю, что, собственно, произошло. Сначала я думала, что это обыкновенный хороший молодой человек. — Она быстро взглянула на Браша. — Я не знаю, что и думать, ваша честь.