— Лучше останови машину, — деловито сказал Браш. — Я выйду. — И добавил, сорвавшись на крик: — Ты всех считаешь безмозглыми дураками, у кого есть хоть капля религиозного чувства!
— Я мог бы поспорить с тобой. Я мог бы тебе показать истинное положение вещей. Но стоит только мне начать, как уже через две минуты ты начинаешь вопить как недорезанный поросенок и пытаешься выпрыгнуть из машины. Ты не хочешь взрослеть — вот в чем твоя беда. Ты ничего не читал; ты ничего не видел, за исключением, разумеется, сумасшедших глаз какой-то малолетней истерички и нескольких старых тупиц в своем Баптистском колледже. Ладно, черт с тобой! Если ты боишься истины, давай разговаривать о чем-нибудь другом.
Браш хранил молчание. Наконец он тихо произнес:
— Что бы ты ни говорил, я не изменю своим принципам.
— Уже половина двенадцатого, — вдруг решительно сказал Буркин. — Давай условимся: ты даешь мне говорить ровно полчаса, не больше, и в эти полчаса не возражаешь — согласен?
Браш смотрел перед собой.
— Где ты учился? — спросил он.
Буркин назвал один из восточных университетов.
— Но это ничего не значит, — добавил он. — Кроме этого я прошел еще целую кучу разных курсов. Я хорошо поработал над своим образованием. Я целый год провел в Берлинском университете. Я полгода жил в Париже. Я не торчал часами, слушая глупости, в техасских вагонах для курящих и не зачитывался газетными вырезками из контор «Газета-почтой». Дай мне полчаса.
— Я и на свои собственные сомнения трачу слишком много времени, — тихо сказал Браш. — Зачем еще добавлять к ним чужие?
— Что же ты так боишься сомнений? Существуют и более страшные вещи. Бегство, например. Ты просто полон стремления к бегству. Ты даже не хочешь оглянуться вокруг. Ты гроша ломаного не дашь за истину!
— Я знаю истину и без тебя.
— Прекрасно. Но тогда, если ты уже знаешь истину, почему бы тебе с полчасика не послушать о моих заблуждениях?
В этот момент Браш почувствовал себя несчастным как никогда. Он искоса взглянул на Буркина, затем медленно поднес свои наручные часы к лампочке на приборной доске.
— Время пошло, — угрюмо выдавил он.
Буркин начал издалека — с джунглей и пещерного человека. Он сделал экскурс в древнюю мифологию. Он бросил взгляд на Землю с точки зрения астрономического времени. Затем он разоблачил беспочвенные притязания субъективного религиозного опыта, нелепость противоречивых молитв и эгоистический страх человека перед вымиранием человечества как вида. Наконец он сказал:
— Если бы ты читал побольше, я бы показал тебе всю бессмысленность схоластических доказательств существования Бога; я показал бы тебе, как в человеке зарождается комплекс зависимости. Полчаса истекли?
Браш медленно произнес:
— Когда ты начинал свою речь, я думал, что ты будешь говорить о вещах, которые перевернут мои взгляды и потрясут меня. Ты говорил три четверти часа и сказал одну-единственную вещь, имеющую ко мне хоть какое-то отношение..
Голос его все нарастал:
— Я полагаю, что сумел бы изложить эту тему получше, чем это сделал ты. Потому что ты слишком мало времени потратил на свои мысли, чтобы сделать их достойными моего внимания. Разве ты не понимаешь, что ты не можешь знать ничего о религии, пока не будешь жить ею?
— Не ори, пожалуйста!
— Все, что ты сделал, — это лишь подумал о религии… Но этого мало, чтобы заявить, будто ты знаешь, что она такое. Даже твои сомнения нельзя назвать настоящими сомнениями.
— Я не глухой, говорю тебе. Заткнись и сядь.
— Ты…
— Ох, да заткнись же наконец!
Некоторое время они молчали. Наконец въехали в какой-то поселок. Огни уже были погашены, только в окнах закусочной невдалеке от дороги горел свет.
— Я выйду здесь, — сказал Браш.
Буркин остановил машину. Левая половина его лица снова задергалась. Браш поставил чемодан на землю.
— Я должен тебе три доллара за выбитое стекло, — сказал он, — и еще доллар за бензин.
— Вот именно!
— Получи. Прощай, — сказал Браш, протянув руку.
Буркин уехал ничего не ответив.
Глава 12
Канзас-Сити. Серьезный разговор в парке. Свадьба. Почти американская семья
Браш вернулся в Канзас-Сити поездом. Впервые в жизни он путешествовал в поезде в воскресенье. И все-таки он опаздывал на встречу у Публичной библиотеки. Ему едва хватило времени, чтобы забежать к себе — теперь он снимал комнату у миссис Кубински, — переодеться в свой лучший костюм и заскочить на минутку к Элизабет. Девочка пришла к Куини грустным большеглазым бледным ребенком, немытым и больным. Теперь она поправилась, повеселела. Куини в двух словах отчиталась Брашу в расходах на содержание ребенка.