- Кой тебе годик, кума? - спросил он Стеллу, закрывая кран.
- Да-да!-с новой силой зарыдала она.Знаю! Сорок три! Прекрасно знаю! Но он любит меня, он не может без меня жить! И никому не растоптать и не опошлить нашего чувства! Для нас нет разницы в возрасте! Что же делать, Иван, если так получилось?
Это была единственная человеческая фраза из всех, произнесенных Стеллой Викторовной.
- Это ваши подробности,- прервал ее Глаголев. - Живите.
Он подошел к столу, отпихнув ногой подвернувшуюся сумку с подарками. О подарках он не вспомнил: царственное убранство стола, над которым он трудился давеча, - вот что его интересовало. Не спеша Глаголев ссыпал в помойное ведро снедь со всех тарелок и блюдец, опрокинув над мойкой, опорожнил вскрытые бутылки. Последнюю, нераскупоренную, стал было открывать, но, передумав, просто грохнул ею о край мойки. Стелла вскрикнула.
Руки Ванечки тряслись. Он потянул сигарету из пачки зубами.
- Старая ты дура,- задумчиво сказал он.-Старая, истеричная, неряшливая дура. Не думал я, что ты до такого докатишься. Поздно тебя учить. Пропади ты пропадом! Отойди-ка от двери!
Глаголев осторожно обошел посторонившуюся в дверях женщину, которая, всхлипывая, прижимала кулачки к подбородку, отомкнул дверь и навсегда покинул свою опоганенную квартиру. Из ближайшего автомата он позвонил туда, куда собирался позвонить лишь назавтра, и абонент оказался дома, и узнал его, и обрадовался.
- Верочка,- сказал Глаголев после первых же фраз,-нужен запасной аэродром. На несколько дней. Можно?
- Сам знаешь,-последовал ответ.-Приезжай.
Вот так, нежданно-негаданно оказался Глаголев в день возвращения из дальних странствий не в родных стенах, а в квартире хорошей своей знакомой Веры Олонцовой. Если бы не смогла она предоставить этот самый "запасной аэродром", что маловероятно, он нашел бы пристанище у кого-нибудь из друзей и наверняка не был бы там в тягость. Пожил бы, сколько нужно, пока не придумал чего-нибудь.
На работе Глаголев появился на следующий же день, весьма удивив этим экспедиционное начальство, привыкшее к послеприездной вольности сотрудников. Кстати сказать, и ночевки на пароходе не были ему заказаны: дел по экспедиции там оставалось еще много. На пароходе, в знакомой каюте, устраивали они с друзьями послеразгрузочные посиделки. Мужики, которым Глаголев в кратких словах поведал печальные свои обстоятельства, мрачно негодовали, сочувствуя другу. Если бы не опасение оскорбить его семейное прошлое, они бы об этой Стелле Викторовне... Ведь видели же, ведь наблюдали...
- Эмансипешки, так их! - говорили мужики.-Повезло в жизни дуре (прости, Ванечка!), да ей бы ноги ему мыть! Ладно, молчу... Да не о том я, Левка, что человек он золотой, что приборист, каких нету! Это нам знать, не о том речь! Ты на него на самого глянь: волчина матерый! Да встань, Иван, разверни плечи! Ладно, молчу... Есть же дурищи на белом свете!
- Ну ладно, эмансипешки,-говорили они.-Что с ней потом будет-жалеть не приходится. А вот она сейчас в квартире художника своего облизывает, а Ванечка - на улице. Это как?
- Разберусь! - махал рукою Ванечка.
- Да уж ты разберешься,-повторяли его жест приятели.-Хлопнул дверью и конец! Да ей, этой... Ладно, молчу. Ей только этого и надо! Думаешь, совесть полмеет, квартиру разменяет? Жди! Будут они там лакать кофе всей своей малиной и не подавятся! С чем же, братцы, Глаголев наш при таком раскладе остается? Что он-то имеет, а? Вьючный ящик да баул с полевой одеждой. Палатка, правда, есть, только вот где ее поставить?
- Разберусь,-обещал Ванечка,-не пропаду, коллеги! Давайте-ка лучше... - И заводил лихую песню, перебивая мрачный настрой компании, перебивая свою тоску и, что там греха таить, - растерянность.
Дважды после таких пароходных встреч возвращался Глаголев на свой "запасной аэродром" не в лучшей форме. Он почему-то очень стеснялся представать перед Верой в таком виде ("Эка невидаль!"-смеялась она) и проклинал себя за то, что опять не позвонил ей, не предупредил о возможной ночевке в другом месте. Вера строго-настрого внушила ему, чтобы он непременно в таких случаях уведомлял ее. Слово взяла. Вот вчера он ее предупредил: остаюсь на пароходе, спи, не волнуйся...
.. .Интересные отношения сложились у Глаголева с Верой Олонцовоп, медицинской сестрой двадцати шести лет. Познакомились они два года назад в Иркутске, куда Глаголев угодил в командировку, а она по туристской путевке. В гостиничном холле Глаголев, конечно, обратил внимание на нее: красивую, модно одетую, хохочущую в компании туристов. Ну обратил и обратил, а о знакомстве с ней и не подумал, - с чего бы? Знакомство состоялось по инициативе Веры. Сначала Глаголев несколько раз перехватывал ее внимательный, изучающий взгляд, а потом она подошла к нему и заговорила. Помнится, она очень обрадовалась, что Глаголев тоже ленинградец, и пошел разговор о Ленинграде, кто из них где живет, где жил раньше, кем и где работает.
Удивительное дело: никогда и ни с кем не сходился Глаголев так легко и быстро, и мало кто из людей оказывался ему так интересен и душевно близок. Вера говорила, что чувствует то же самое. И хотя она, к изумлению приятелей и самого Глаголева, прервала тогда свой туристский маршрут и все дни проболталась с ним в Иркутске, хотя жили они в одной гостинице и улетали вместе, отношения их были чисты и безгрешны.
Что до греха, то случилось это с ними только однажды, много времени спустя, в Ленинграде, в период очередной истерической выходки Стеллы Викторовны. Случившееся (и опять инициатором была Вера) радости им не принесло. И не потому, что Глаголев любил свою истеричку, не потому, что Вера, он знал, мечтала найти какого-то человека "своей судьбы", а он, Глаголев, по ее словам, лишь отчасти напоминал его, - нет, не потому. Просто не того свойства, не той сути были их отношения.
Двадцатишестилетняя Вера, по мнению Глаголева, скорее всего сознавала себя старшей его сестрой, призванной опекать и заботиться, ограждать его от любых неприятностей-семейных прежде всего. Глаголеву казалось порой, что и на Стеллу Викторовну смотрит она как на свою неудачную невестку, заедающую жизнь ее Ванечки. Не то слово-неудачную!
Будь ее воля, вышибла бы она Стеллу из квартиры, за версту бы ее к Глаголеву не подпустила. Причем без тени ревности, а только из обиды за великовозрастного братца. А как она побледнела, слушая его последнюю семейную историю! Вот ведь родная душа...
Если бы Вера отыскала наконец "того человека" и вышла замуж, Глаголев искренне бы йбрадовался за нее. .. Впрочем, привязываясь к Вере все сильнее, знал он о ней немного: школа, работа, туризм, давний уход отца, недавняя смерть матери. .. Не любила она о себе рассказывать. О нем же она знала все.
.. .А вот идет он теперь, оказывается, вовсе не к Вериному дому. .. Куда ж это его тоска загнала, куда это его чоги несут?
Глаголев повернул направо, где его обдало едкой вонью автобусного выхлопа, и опять направо.
- Контакт на луче! - раздалось рядом, и ноги Глаголева обдало жаром, точно он по щиколотку провалился в горячий песок. - Десять дробь два! Объект малоимущ. Какое несчастье, Конта!
Ванечка вздрогнул, мгновенно сбросив оцепенение, глянул под ноги. Никакого песка, тротуар как тротуар. Никакого жара больше не ощущалось. Да и чему бы жечь? С чего?
А крик? Фу-ты, черт, померещится же такое...
Поброди этак вот, не то еще услышишь. Берика ты себя в руки, пора.
Он огляделся и усмехнулся: впереди был тупик. Узкий переулок упирался в громадный и мрачный домище, с такими редкими и невыразительными щелями-окнами на фасадной стене, что стена эта скорее напоминала брандмауэр. По той стороне переулка, где стоял Глаголев, были пущены под капитальный ремонт три или четыре дома подряд.