— Нам надо быть готовыми к тому, что противники поспешат разоружить наших людей. В распоряжении полка айзсаргов есть много оружия. Его, несомненно, прикажут сдать. Но не все винтовки, пулеметы и боеприпасы внесены в списки полкового вооружения. Не станем же мы и эти излишки сдавать им. Часть, конечно, придется спрятать в лесах, а другую часть надо будет отцу пробсту разместить в подвалах своих церквей.
— Это, конечно, можно, — согласился пробст. — Мы все христовы воины.
— Распоряжение я дам сегодня же ночью, — продолжал Риекст. — Прошу позаботиться о том, чтобы пастыри приходов были готовы выполнять свои обязанности.
— Будет сделано, господин Риекст, — сказал пробст.
— Господин Пека, уничтожены ли списки и документы могущие скомпрометировать наших людей? — обратился начальник уезда к начальнику местного пункта охранки.
— Прошлой ночью сожгли последние бумаги, — ответил Пека. — У меня они ничего не найдут, но я не ручаюсь за Ригу. Главная картотека находится в управлении. Надо надеяться, что господин Фридрихсон тоже не дремал.
— Будем надеяться… — буркнул Риекст.
Они совещались довольно долго и, наверно, просидели бы до ночи, если бы в девять часов вечера не случилось нечто, непредусмотренное повесткой дня. Внезапно, без доклада и стука, в кабинет Риекста вошли трое мужчин. Старший из них, почти седой, был огромного роста; второй, невысокий, лет пятидесяти, и третий — еще молодой мужчина, с загорелым лицом и военной выправкой.
— Добрый вечер, господа… — приветствовал старший. — О чем вы здесь совещаетесь?
Его спокойный иронический тон привел в бешенство Риекста.
— Кто вы… что вам нужно? — крикнул он и вскочил со стула. — Кто вам разрешил войти?
— Кто разрешил? — незнакомец посмотрел в глаза начальника уезда таким взглядом, что у Риекста затряслась борода. — Народ разрешил. Больше ни у кого мы разрешения не спрашивали. Чтобы вам было ясно, с кем имеете дело, давайте познакомимся. Это — Индрик Регут, новый начальник уездной полиции… — он показал на молодого мужчину с военной выправкой. — Приказ о его назначении подписан только сегодня утром, так что вы могли и не знать об этом. А это наш новый уездный старшина Лиепа… Документы у него в полном порядке, в этом можете не сомневаться. А я… мое имя Ян Лидум. В тысяча девятьсот тридцать четвертом году вы меня, господин Риекст, арестовали, так что мы с вами старые знакомые. Решением Центрального Комитета Коммунистической партии большевиков Латвии я утвержден первым секретарем партийной организации этого уезда. Все понятно, господа?
— Ясно… — пробормотал Риекст. — Когда прикажете сдавать дела?
— Об этом договоритесь с Регутом, — сказал Лидум. — Я думаю, что он вас долго не задержит с формальностями. Насколько мне известно, в Риге новые министры приняли свои ведомства от предшественников за полчаса. А теперь нам придется разрешить несколько мелких вопросов. Вы позволите сесть, господин Риекст?
— Пожалуйста, пожалуйста… — командир полка айзсаргов силился говорить вежливо, но глаза его злобно сверкали, а руки дрожали от бессильной ярости. — Когда вы меня арестуете?
— По этому вопросу вам тоже придется говорить с Регутом, — ответил Лидум. Он сел и, немного подумав, продолжал: — Как вы уже слышали, в уезде теперь будет комитет коммунистической партии. Будет еще и другая организация — комитет комсомола. У этих организаций много работы, а поэтому нужны подходящие помещения. Что вы можете рекомендовать мне?
— Сколько комнат вам нужно? — спросил городской голова Гариндрик, плотный мужчина с голым черепом. — Тремя обойдетесь?
— Пожалуй, маловато, — ответил Ян Лидум, почти любезно взглянув на говорившего. — Лучше всего подошел бы какой-нибудь двухэтажный дом. По дороге сюда я видел подходящий — около базарной площади.
— Но ведь он занят! — воскликнул Гариндрик. — Там помещается уездная управа.
— Попросим освободить, — сказал Лидум.
— А куда деваться уездной управе? — спросил сквозь зубы Риекст. — Выбросить ее на улицу?
— Почему на улицу? — удивился Лидум. — Некоторые учреждения окажутся лишними. Уездную управу переведем в освободившиеся помещения.
— Не будет ли двухэтажный дом слишком велик для вас? — вставил пробст Зирак. — Насколько мне известно, обстановка там тоже… мягкая мебель и полированные шкафы…
— Мы умеем сидеть и в мягких креслах, — ответил с усмешкой Лидум. — На лесных сходках достаточно насиделись на мхе. Господину Риексту это должно быть известно.
Командир полка айзсаргов покраснел до кончиков ушей, но промолчал.
— Значит, договорились? — сказал Лидум и встал. — Надеюсь, что господин Риекст сегодня же вечером отдаст соответствующие распоряжения. Иначе…
— Что иначе? — не выдержал наконец Риекст, вскочив с кресла и принимая прежний грозный вид. — Вы не имеете права…
— Товарищ Регут вам объяснит, как обстоит дело с этими правами… — сказал Лидум. Затем он обратился к Регуту и Лиепе: — Когда примете дела, придите ко мне в гостиницу. Нам надо договориться о первом заседании укома.
Ян Лидум ушел. Пробст Зирак тоже хотел удалиться, но Индрик Регут попросил его остаться:
— У меня могут возникнуть вопросы по вашей части, и неудобно будет нарушать ваш ночной покой.
…На следующее утро Ян Лидум совещался с Регутом, Лиепой и несколькими местными коммунистами — бывшими подпольщиками. Речь шла о кадрах.
— Не думайте, товарищи, что на все руководящие должности нам пришлют людей из Риги, — говорил Лидум. — Центральный Комитет дал, сколько мог. Остальных надо найти на месте. Назовите мне всех честных людей в городе и в уезде — рабочих, батраков, интеллигентов, мужчин и женщин, стариков и молодых. Не может быть, чтоб мы не нашли несколько сот таких людей, которым можно доверить ответственную работу. Если в ком-либо и ошибемся, народ поможет исправить ошибку. Чем скорее мы заменим старых волостных старшин своими людьми, тем скорее начнется новая жизнь. Завтра же должно быть хотя бы по одному надежному человеку в каждом предприятии, магазине, учреждении — тогда ничего не утаят, не разбазарят и не украдут у народа. К полицейским надо приставить людей из вспомогательной службы. В каждой волости провести народные собрания и разъяснить жителям мероприятия нового правительства и нашей партии по переустройству жизни. Надо работать дни и ночи: если не будем работать мы, вместо нас потрудятся враги. Поэтому нельзя терять времени.
И люди нашлись. Из гущи народа, из его недр шли новые кадры. Во главе волости вместо кулака стал батрак и безземельный крестьянин. Рабочий наделялся правами государственного комиссара на фабрике, заводе, в магазине. Культурной жизнью стала руководить прогрессивная интеллигенция, которой прежний режим не давал работы. Выдвинутые из населения кадры вспомогательной службы заботились о порядке, становясь постепенно ядром организующейся народной милиции. И все это продвигала, создавала, видоизменяла и направляла сильная и смелая рука партии.
С каким наслаждением и вдохновением работал сейчас Ян Лидум! Энергия, накопившаяся за долгие годы вынужденного бездействия, требовала применения. Как теперь пригодились знания, накопленные в стенах тюрьмы! Работа Лидума охватывала все, что делалось в уезде. Другие могли уставать, у других могло не хватать времени, а первый секретарь уездного комитета партии не имел права ни уставать, ни в чем-либо опаздывать. И пока все не было поставлено на место, он должен был забыть о себе, о своих личных нуждах.
Поглощенный огромной работой, Ян Лидум сумел выкроить время только на одно личное дело: с первого дня свободы он искал своего сына. Помещал объявления в газетах, сносился с товарищами из других уездов и городов, обращался к заведующим архивами и в судебные учреждения, но напасть на следы Айвара ему так и не удалось. Оставалось предположить, что сын или умер, или так упрятан, что найти его немыслимо. Понемногу Ян Лидум свыкся с этой мыслью, но старая рана продолжала кровоточить.