Он скажет, что на нас надеялся, если у него есть слова, только я уверен, что думает Он не словами.
Слово дано нам, чтобы мы начали учиться думать.
Чтобы в конце процесса у Него случился собеседник.
Если не успеем научиться, пыль снова станет пылью.
32. Вспоминая запах сирени
Недавно сообщили, что наличие в прошлом на Марсе водных потоков является научно доказанным.
Я представил себя бредущим в одиночку к Северному полюсу — может, на Марсе, может, на Земле.
И вдруг мне стало совершенно ясно, что одиночества нет.
Я наполнился надеждой, что меня придумал Бог, и пусть Он ни во что не хочет вмешиваться, мне доверено действовать согласно Замыслу:
— Если пойму, как.
Я вспомнил, как прекрасен запах сирени.
Я вспомнил, что этот запах прекрасен с первого предъявления, а на красивое лицо хочется и хочется смотреть.
Я вспомнил, что плавание по реке организовано с помощью различных знаков. Большинство из них снабжено фонарями, чтобы светить, когда темно.
— Интересуешься ли Ты, что происходит с твоим спермием? — задаю риторический вопрос. Слабость, слабость, я знаю, но даже зная, не отказываюсь от вопроса и мало того, спрашиваю публично, конечно же не рассчитывая на ответ.
Если Ему интересно, то Он знал, что я спрошу, еще до того, как я спросил. А если нет, то я просто напоминаю себе и всем, что фонари способны светить, даже существуя только в воображении: «и свет во тьме светит».
33. Мы, все вместе
Заснеженные деревья создают предчувствие Рождества.
Неспособные ощущать странность своего существования, привыкшие к самим себе, мы ждем Нового Года с ничем не обоснованной, но от этого не менее приятной надеждой.
Сочувствую тем, у кого надежды нет.
Мне кажется, что в тех местах, где на Рождество нет снега, праздник не может быть таким же радостным, как у нас.
Я знаю, что это не так, но Правда и Неправда мирно сосуществуют в моей душе, которая образовалась, в частности, играя в снежки.
Там, в душе, у Правды и Неправды — другие и совершенно равноправные — ни одно из них не обидно — имена.
Это не другие слова, имена тут надсловесны, они — из Метаязыка.
Потому что если те, кому предстоит его освоить — не сверхлюди, а мы, тогда в нас должны быть его зачатки, мы уже имеем с ними дело, их можно найти.
— Например, искусство! — пробиваю я словом, если говорить красиво, утренний туман.
— И вообще, всё, что позволяет нам почувствовать себя вместе: пусть косноязычие, но отнюдь, отнюдь не немота!
Мне показалось, что я гребу веслом по поверхности:
— Язык слов, язык искусства, а вот еще Метаязык — что нового в этом слове?
— Новое средство общения! — нашелся я, будто объяснил.
Много бумажных цветов и красных флагов. Школа собралась на майскую демонстрацию. Пока мы не двинулись, а только стоим веселой, хулиганящей колонной. Веселясь со всеми, я не забываю испытывать неразделенность чувства к особи, чей затылок время от времени разглядываю.
Прозвучала команда «шагом марш», и духовой оркестр грянул, Строим людям счастье, счастье на века. Это совершенно неважно, что трубач фальшивит, зато барабан, барабан — и движение в ногу…
— Мы! Все вместе!
Я подумал, что по мере того, как наши знания и численность растут, косноязычие общения становится все более опасным.
Кто может поручиться, что спокойное время — это не просто антракт, пока в инфернальных недрах копится энергия для нового коллективного экстаза? Современная нам ирония не гарантирует иммунитета. Да и где оно, это спокойное время? Всегда где-нибудь льется кровь.
— Надо спешить, — беспокоится моя сущность, — от внушающего ужас единства толпы — к настоящему единству!
34. Постоянно сомневаюсь
Стремясь дальше, с тревогой прислушиваясь к продолжению диктанта и чаще удивляясь, чем радуясь, его результатам, я не мог не выработать свою собственную гипотезу, КУДА МЕНЯ ВЕДЕТ.
Гипотеза состояла в том, что самопонимание каждого из нас ограничено неким пределом — «Стеной».
Этот предел обусловлен словесностью мышления, ограничивающей обмен информацией как между людьми, так и (кто знает, что важнее?) между медленным сознательным и несравнимо более быстрым и мощным подсознательным и надсловесным мышлением. Этот предел не позволяет продвинуться дальше простой — трехмерной — умозрительности.