Все в этом мире относительно? Оказывается, нет. Как-то я дал ребенку впервые в жизни понюхать сирень, и запах понравился СРАЗУ. Когда возишься с ребенком, расслабляться недосуг. Но я поразился столь очевидной готовности ума воспринять мир ОПРЕДЕЛЕННЫМ ОБРАЗОМ. Вдруг я снова заметил, что дышу воздухом, и мне показалось, что точно так же мне предстоит заметить и еще что-то, столь же незаметное и вездесущее, чем заполнены мир и я.
Я решил поискать: благо, ходить никуда не надо — вот он, мир, а вот он, я.
По еще непонятному мне ходу мыслей, я утвердился в возможности находки, посмотрев телевизионные новости. Там показали гигантские отпечатки лап, обнаруженные случайно при земляных работах. Утром динозавры прошлись по болоту, а днем было очень жарко, и следы засохли на пару сотен миллионов лет.
Еще я вспомнил, что нашли динозавра, некая кость в ноге которого позволяет предположить, что он мог быть прародителем птиц.
В ходе странного процесса, подпрыгивавшие лучше других ящеры постепенно начали летать. Механика полета должна обеспечивать подъемную силу и поступательное движение. А вот желание взлететь трудно поместить в трехмерном мире, даже если речь идет о столь тривиальной мотивации к полету как поиск пищи.
Но это все слова, их можно принимать и не принимать, им можно верить и не верить, а вот если на недолгую секунду отвлечься и посмотреть на себя со стороны — не странная ли картина?
2. Если НИЧЕГО, то где же Выход?
Странно, что я такой дурак.
Невообразимая сложность и сверхчеловеческая разумность моего биологического устройства находятся в вопиющем противоречии с мелочностью моих желаний.
Вдруг мне робко показалось, что в этом противоречии — коль скоро я его заметил — важное свидетельство: не может же ветка в лесу быть сломанной сама по себе! А значит, возможно, не такой уж я дурак.
— Я не дурак!
Этой мысли я очень обрадовался. Мне вспомнилось, что меня ждут простые каждодневные заботы — почему бы не пойти на рынок и не купить наилучшие из томатов, чтобы в самом уже красном цвете предчувствовался настоящий вкус?
Да что рынок — вся Земля со мной пока я жив — и никто ведь не сказал, что умирать уже завтра, так что она со мной — с зелеными островами, пусть и не видными сейчас в утренней дымке, покрывшей океан оттого, что воздух с ночи холодней воды, пусть и не видными, но точно известно, что существующими и легко доступными для способных воображать живых.
— Сладость растворения в солнечном свете, — говорю себе в надежде и предвкушении, что и дальше будет так.
Пусть даже случится, что вокруг — мерзость запустения. Зато надежда и предвкушение были единожды испытаны — и с тех пор есть и будут, пока есть я.
Иногда испытываешь, словно вспоминаешь. Часто при этом присутствует сладкая тоска.
— Я — это воспоминание всей моей жизни, — разве это не правда?
— Я — это желание помнить, — и это правда тоже. И вдруг я увидел, насколько правда тривиальна: сначала — в гору, а потом — под гору. Сначала — страх не состояться, а потом — страх потерять.
— А что еще? — спрашиваю себя — и тоже боюсь, вдруг ответ будет.
— Ничего, — и тогда все цвета этого мира окажутся цветами на картинках в книге, которую уже читал.
— Если ничего, то где же выход? — спрашиваю без надежды на ответ. Но не отчаиваюсь. Потому что опытен и знаю: там, где тучи, там и ветер. Он если и не разнесет их, то заменит: выхода не будет, но не станет и тоски.
3. Счастливец в страхе
— Счастливец, — услышалось вместе с весенним щебетом птиц. И только слово — слова проще, безобидней нет — не позволяет мне раствориться в моем счастье. Это слово — СЕЙЧАС. Потому что я знаю, что все это сейчас, но что есть еще неизвестное ПОТОМ и недоступное ВСЕГДА — они как Сцилла и Харибда грозят с двух сторон моему счастью.
Счастливец я боюсь. Спрашиваю себя:
— Чего боишься?
А лучше бы и не спрашивать, потому что в моем Вселенском доме за углом коридора — комната пыток: тихих, с благостным лицом. Да и впрямь, нет Рая без Ада, нет и Счастья, лишь Покой и Воля. И хочется воскликнуть «отпустите» — благо сейчас я знаю, куда: проще, скромнее желания нет — к пению птиц.