Раньше я не думал, что ишаки передвигают ногами с такой частотой. Если бы я прежде захотел себе представить, как бежит ишак, частота была бы меньше, а шаги — больше.
Я попрошусь к старикам, чтобы стать как они, верным, чтобы объединиться, наконец, с моей истинной обязанностью — в определенные времена падать на колени лицом к Святым Местам.
Не упасть нельзя не потому что Он будет мной недоволен и не для того, чтобы быть спокойным, что Он мной удовлетворен, а просто потому, что нельзя не упасть на колени лицом к Святым Местам.
В то самое время как я видел молящегося феллаха, старики тоже должны были молиться: время намаза — одно для всех.
Мой корабль встретил их, когда они уже ехали на ишаках.
Феллах в это время наверняка вернулся к вспашке.
И впрямь, река, по которой я плыву — Река Времени, а не Нил.
Мне так показалось во время реального плавания — и кажется сейчас, спустя почти год.
Я уже не тот, что год назад, но воспоминания так ясны, что я вижу будто как сейчас, хотя сейчас видел бы хуже.
Мое тело постарело на год, да и вообще потерпело ущерб.
Ницше говорил что-то вроде того, что «не вглядывайся слишком пристально в бесконечность, а то бесконечность ударит тебя в глаз».
Я вглядывался как мог — и удар состоялся.
Я подумал, что если память — из тех же молекул, что и весь я, то почему бы мне всему не быть столь же крепким?
Допуская, что есть тому причина, я мысленно кричу:
— Эгоизм Молекулы! — и, чтобы обозначить свое существование в странном мире, не могу не пожаловаться:
— Мой крик гаснет в окружающей тьме равнодушия.
«Эгоизм Молекулы как движущая сила истории» — возникает название Книги, которая незаметно для нас пишется на Метаязыке. Впрочем, это не книга, а нечто иное, и процесс ее создания — не написание, а просто наша совокупная жизнь.
4. Змея Жизни
Непонятно, как лучше сказать о Книге: «возникает» или «создается». Хотя, впрочем, неясно, есть ли в этом случае смысл сравнивать, «лучше» или «хуже». Но я так устроен, что не могу не искать в сравнениях смысл, потому что с их помощью пытаюсь определить свое место в мире.
Мне вдруг привиделась красивая, блестящая, даже сверкающая на солнце Змея, о которой нельзя сказать, «гигантская», потому что она вмещается в моей микроскопической голове, но она действительно огромна, потому что в ней вмещаюсь не только я, но и все мы.
Победное волнообразное движение, которое может пугать только своей немыслимой красотой.
Красота немыслима, потому что если смотреть на любой участок движущегося змеиного тела, то он неподвижен.
Я представил себя чешуйкой кожи на каком-то из участков. Мне захотелось, чтобы на него упало солнце, и он засверкал.
Я обрадовался, что в какой-то из фаз волнообразного движения неминуемо придет черед сверкнуть и мне.
Однако эта радостная догадка погасла, так как я тут же сообразил, что она справедлива, только если за мной наблюдает Неподвижный Посторонний Наблюдатель.
Судя по всему, умирать придется в сознании, что Его нет…
— Кого винить в моем неверии: папу или маму? А может, коммунистов?
5. Ищу себе личину
А вдруг удастся поверить?
Одна только проблема: страх, что очередная попытка обрести веру и ощутить уют окажется очередной пустышкой. Став словом, очередной минимонстр сознания ужалит сам себя и исчезнет, а мне снова будет больно — как не раз уже бывало.
Чем высказаться и проиграть, не лучше ли молчать, мечтая, что выигрыш волшебным образом окажется в кармане?
Однако Искателю Веры уже надоела привычная игра в психологические прятки.
Ладно, последний раз в жизни примерю к себе трагическое обличье праведника, поверившего в свою веру.
Вот он смотрит взглядом, о котором я вспоминаю, что такой же взгляд был у матери, качавшей колыбель с умершим ребенком и певшей ему колыбельную песню, веря, что он спит.
В каком-то музее я видел такую картину, а теперь уверен, что слышал и песню.
Только вот обличье тронувшегося праведника мне решительно не подходит.
Я буду избавляться от всех возможных своих личин, потому что хочу увидеть ту, от которой избавиться невозможно.
С ней-то я и мечтаю встретиться лицом к лицу, пусть даже и впрямь окажется, что я высмотрел в себе глаз акулы.
6. Я — живой компьютер или пешка в смертельной игре?
Я было написал: что есть мой ум как не машина времени?