— Суровая игра, — говорю я себе и Братьям, подразумевая Жизнь.
— Я потрясен, — это Брат-Слово повторяет вслед за Булгаковской Маргаритой. Он хочет объяснить Сатане, что потрясен чудом жизни.
— Я потрясен, — хочется сказать вслед за Босхом, которого привезли в Будущее, чтобы показать новые подробности.
Роль Сатаны вполне мог бы сыграть учитель химии из средней школы. Пусть бы он вышел в Прошлое из вертолета — с джентльменским набором наших реактивов.
Отличие между вертолетами и летающими на картинах Босха чертями я отнес бы к отличиям в конструкции летающих аппаратов из нашего времени и из того будущего, в котором появились машины времени.
Вдруг я понял, что дело не в машинах. Я понял, что наши с профессором Азимовым представления сугубо, если можно так сказать, механистичны, потому что вместе со слиянием личностей понятие Времени будет сильно изменяться.
Не могу себе представить, во что оно превратится.
Не могу преодолеть ассоциацию с «1984» — и вижу, как в моем старом добром внутреннем мире открылось окно, в которое заглядывает Большой Брат.
Я понимаю, что в своих представлениях даже не наивен, а просто слеп.
Сознание слепоты вызвано призывной загадочностью светящего во тьме света.
Это он заставляет меня продолжать путешествие по доступному миру, используя для передвижения устаревшую для путешествий во времени машину языка.
Аналогия с ночными бабочками тривиальна и прямолинейна, но зато вполне уместна.
Я мечтаю приблизиться к источнику — и боюсь сгореть.
В отличие от бабочек, я сознаю, что лишь мечтаю — и все равно боюсь.
Сейчас вот догадался — и смешно, но продолжаю себе верить, что сознание порождено Молекулой как средство для достижения мечты.
9. Сознание — счастливая догадка
Бессмертие перекупается ценой смерти поколений и видов, совершенствующихся в мечтах хорошо поесть и родить себе подобных.
Ищущая Путь Молекула наконец прозрела, что если безысходность не осознать, то выход не найдется — и создала себе слуг, чтоб мы искали выход.
Если отождествить Молекулу с Высшей Силой, то можно создать теорию о том, что познаваемость мира — это и есть «дух святой».
Этой теории я не держусь и ее не отвергаю: она существует вместе со мной.
Я пишу этот текст, мечтая, чтобы он был прочитан, да и вообще, я так устроен, что мои мысли начинают существовать только после того, как я ими с кем-то поделился — пусть даже в собственном уме.
— Язык как способ существования, — говорю в полной уверенности, что кого-то цитирую.
— Дом языка, — продолжаю я в тихом ужасе оттого, что дом этот одряхлел и с тихой радостью, что на мой век его, возможно, еще хватит.
Я нахожусь в тихом ужасе оттого, что не могу определить Сознание с помощью языка — и от того же испытываю тихую радость.
Вчера я написал, что сознание — счастливая догадка.
А сегодня — удивляюсь: ничего себе счастье, в смертного вложили страх смерти — и сознание ее неминуемости!
Остается — и очень хочется — думать, что вложили не просто так, а чтобы можно было почти во всякое время отвернуться от страха с помощью мечты — и чтобы мечта побуждала к действию.
Мечта взлететь породила птицу.
Я уверен, что если кто следит за моими мыслями, то он понимает, что у меня в голове — машина времени.
Я уверен, что если кто доплыл сюда вместе с текстом, то он уже понимает, что машина в его голове может и получше моей.
И ты, и я, мы тут и не тут, сейчас и тогда.
А мечтаем, чтоб везде и всегда.
Сознание — счастливая догадка!
10. Вот бы утонуть в этом Океане!
Счастлив тот, кто хотел бы начать жизнь сначала.
Я не хочу.
Впрочем, я знаю, что все может измениться в любой момент — к примеру, если доживать станет страшно. Если не повезет, так оно и будет. Однако наблюдения за окружающими позволяют надеяться на лучшее — на постепенный и незаметный возврат к простым радостям: их будет оставаться всё меньше, так что радоваться им можно будет всё больше. В возрастающих заботах о том, чтобы сегодня тоже случилась хоть одна маленькая радость, легко не заметить, как придет конец.
Между мной и Смертью — Время. Оно уходит, а я его еще, бывает, тороплю — к примеру, чтобы скорее закончилась эта книга: не терпится узнать, что будет в конце, хоть я и понимаю, как это глупо — пытаться ускорить жизнь.