— Для чего Ты меня оставил?
В отличие от несчастья, одиночество невозможно.
Я уже пробовал говорить, что язык становится Метаязыком, когда слово возбуждает чувство.
Язык способен превращаться в Метаязык с помощью метафор.
Практически все метафоры, хоть и разбрелись по всем языкам, собраны в одной Книге.
Я думаю, что это связано, в частности, с тем обстоятельством, что запах сирени, красота крыльев бабочки, да и вообще, все красоты мира вписаны в нас таким образом, что приятны всем. Однако нельзя описать друг другу запах иначе, чем сравнив его с другими запахами, а еще — с чувствами, которые он в тебе возбудил.
Мне стыдно. Я столько блуждал по дорогам своего мира, чтобы уяснить простую истину:
— Метаязык внедрен в каждого из нас, только общаемся мы через переводчика.
Переводчик — наш язык.
Всё просто: Брат-Душа подпевает, Брат-Зверь подвывает, и только Брат-Слово — за работой, ищет метафору, чтоб она описала, как хороша песня и насколько «забирает» вой. И тогда другие Братья снова убедятся, что поют и воют об одном и том же.
В этом убеждаться — как любить — каждый раз приятно, потому что липкие Мы живем в Сочувствии.
26. Самое время поплакать
Мы ищем слова, боясь утонуть в кажущемся одиночестве собственного сознания.
Каждый, кто не умеет плавать, боится утонуть в Океане, хотя стоит перестать барахтаться, как станет очевидно, что вода держит.
— Устойчивый мираж, — так я назову сознание, чтобы не повторять Эйнштейна, сказавшего о времени, что это «стойкая иллюзия».
Сознание — это, в частности, возможность, вспоминая, чувствовать себя машиной времени. В такие моменты легче обычного ощущать свою способность к метамышлению — а как еще назвать несказуемые мысли?
Считайте меня сумасшедшим, но вдруг сознание показалось мне Гулливером, когда он лежит, привязанный к Земле тысячами лиллипутских нитей.
Как только нити порвутся, Гулливер не встанет, а взлетит, превратившись в наполненный легким газом воздушный шар.
Мы боимся утонуть, в то время, как оказывается, что нужно бояться улететь.
Впрочем, не всё ли равно — разве мы не говорим, «в глубинах Вселенной»?
Мне показалось, что язык — это и есть привязавшая нас к Земле сила.
Ребенок, новая чешуйка волшебного зеркала, появился на Свет, и вакханалия отраженных образов начинает обретать этикетки — слова.
Ребенок на пути к Чуду, когда осознает слово «Я».
Готовая к образованию внутренней бесконечности Машина Понимания набирает силу. Вместе с другими словами, ей предстоит узнать слово «Счастье» как обозначение того, к чему надо стремиться. Неминуемо возникнет представление, что путь к Счастью лежит через исполнение желаний. Среди прочих, будет и желание понять окружающий мир.
Нам, свидетелям рождения, самое время поплакать о несовершенстве предложенного мира, но другого у нас нет: он пока за Стеной.
27. Если до меня никому нет дела, мне скучно жить
Ребенок кричит без видимой мне причины, хотя это тот случай, когда безусловно причина есть: детский крик — не продукт свободной воли, а сигнал Молекулы ко мне. Я вспомнил, что всего восемь месяцев назад у существа были жабры и только семь месяцев, как у него нет хвоста.
Захотелось сказать себе красиво, что вот, как Библия — Книга Сознательного Бытия, так рост фетуса — это Книга Бытия Предсознательного, диктуемая каждый раз сначала.
Мечта — всегда немного мелодрама, поэтому вновь и вновь щемит подозрение: а вдруг Тот, Кто Диктует, действительно есть?
Существует теория, согласно которой эволюция, после того, как возник мозг, стала эволюцией мозга.
С возникновением Сознания, на смену эволюции пришла цивилизация, и вот он, наш видимый путь: от различения света и тьмы — к управлению телом, от управления телом — к инстинктам, от инстинктов — к сознанию, от сознания — к цивилизации, и наконец, если удастся, от контроля за цивилизацией — к управлению эволюцией.
Совокупность сознательных мозгов, пользуясь единым языком науки, с немыслимой для самих себя скоростью повторяет проделанный эволюцией путь познания, с очевидным намерением двинуться дальше. Как не вспомнить историю строительства Вавилонской Башни?
Так кто там за Стеной — Бог со своим суждением о перспективах наших занятий или Вечная Молекула, у которой как у Англии — нет ни врагов, ни друзей, а только интересы?
Грустно признаться, но если некому входить в мои подробности, то мне скучно жить.