— Конечно же нет, так устроены мои мысли.
В частности, я далек от наивности разгадать загадку числа Богов. Я вполне готов и к встрече с пришельцами, среди которых вдруг окажутся — как это у Римлян? — и Бог первого крика и Бог, освобождающий душу от тела.
Я готов допустить, что являюсь подопытным кроликом, хотя, если Боги-Пришельцы есть, они не могут не знать, что я не только Кролик, мало того.
— Сейчас, в момент досуга, я выше Вас, Боги, потому что, следя за мной, Вы — на работе, а у меня работы нет.
А как насчет альтернативы единственного Бога, который не может не быть единственным, потому что всеобъемлющ? Сейчас я храбр:
— Для такого Бога меня нет. Поэтому его для меня нет тоже.
Если смотреть на гроздья винограда, то открывается следующая картина: полупрозрачная оболочка ягод, находящихся под солнцем, пропускает часть падающего на них света внутрь. Поэтому ягоды светятся в собственной тени. Виден цвет сока и очертания зернышек.
Может быть самое суть эксперимента состоит в том, чтобы увидеть, как зависит сознание от цвета небес — и от запаха сирени на каждой зараженной планете?
Потому что удалось проникнуть знанием так далеко, как оказалось позволено, и в конце концов ничего не прояснилось. Небеса молчали.
И тогда появилось решение сделать нас, чтобы понять, как возникает сознание — может, что-то и прояснится, ведь вот он, процесс в пробирке.
Появившись, мы стали смотреть на небо — и высмотрели, что Земля круглая и вертится.
Цена оргазму гениальности: Земля вертится, но небеса по-прежнему молчат.
Обоснованное беспокойство: верны ли наши к небесам вопросы?
Вращаясь, круглая Земля в очередной раз заслонила от меня Солнце.
В ее тени небо стало прозрачным и проступили звезды.
Я не смог оставить это чудо без внимания. Я послал соответствующий мысленный сигнал, подняв бокал с сильно охлажденной жидкостью, бывшей когда-то соком винограда.
Поселив в соке маленьких собратьев, мы используем продукты их жизнедеятельности в своих целях. Потребив весь содержащийся в соке сахар, собратья гибнут, но у нас сохраняется рассада их расы — закваска. Мы заразим ею новый сок.
9. Раб светлячка эмоций посылает Сигнал
Этот текст — эксперимент: я не знаю, о чем придется писать дальше, и не думаю, что подумает читатель, потому что на равных правах читателем являюсь и сам.
Точно так же я не думаю, кому посылаю мысленный сигнал — может, просто себе.
В любом случае я раб светлячка эмоций — а это сладкое, сладостное, сладострастное рабство!
10. Между Правдой и Неправдой нет противоречий
Мне приснился сон, как я бегу вдоль стены и хочу докричаться до кого-то, кто по другую сторону — и кого мне так не хватает. Кричать безнадежно, стена толста, и вдруг я слышу с той стороны слабый стук. Я прилипаю к стене, боясь потерять драгоценный контакт — и догадываюсь, что это стучит сердце у меня в висках…
В юности, если было трудно, значит, было еще и нестерпимо одиноко: я мечтал о втором Я.
Наивность мечты теперь понятна: казалось, вот уж кто бы меня понял — а было бы одиночество вдвоем.
— Один ли я?
— Один.
Слова и чувства следуют друг другу, перестукиваясь с разных сторон Стены.
— В этом мире, — сообщаю я себе, — ничто не оставлено без названий.
— А ты попробуй, — говорит мне второй я, — попробуй передать словами, что тебе открылось под пальмой.
И я в очередной раз понимаю, что живу в мире, где Правда и Неправда живут вместе без ссор и противоречий. У Правды и Неправды общее Море — словари всех языков.
Тут мне вспомнилось огромное и странное строение, долгими десятилетиями возводимое в Барселоне. Несмотря на серый цвет, его нельзя назвать мертвым, оно словно появилось из земли и продолжает теперь свой вечный рост: Собор.
Меж башнями Собора поставлено дерево — и хотя это всего лишь метафора из зеленого камня, почему-то верится, что сидящие на дереве керамические голуби только что вылетели из окон голубятен-башен.
Мне возмечталось, чтоб еще один голубь висел в пространстве над Собором.
Удерживаемый непонятной силой он был бы в вечном — как строительство — полете. Мне вдруг поверилось, что именно об этом мечтал архитектор.
Мне показалось, что мы с архитектором не можем не знать друг о друге.
Мне показалось, что где-то есть спасение от одиночества и освобождение от слов.