Еще смертный Я не могу не думать о маршруте выхода из тупика, потому что мне любопытно и страшно.
Слабому и смертному мне всё чудится возможность обретения райского сада — и я мечтаю, как бы сделать свою слабость силой.
Заглядывая себе в Сознание, я вижу, как жизнь образует в нем понятия.
Я властвую над ними как над деревьями своего сада, да только власть моя призрачна — и в душе, и в саду.
Потому что поливать и удобрять, а при необходимости — рубить и корчевать, это не значит властвовать над той Силой, что оплодотворяет цветок и завязывает плод.
Точно так же я не властвую и над образованием понятий — взять, хотя бы, специальное предпочтение к запаху сирени, не говоря уж о делении мира на «Он и Она».
45. Хочу и боюсь
Предохранительная слепота, избирательная зоркость, Поводок…
Странное, все-таки, я существо. С одной стороны, мне несомненно присуща Свобода Воли. Я запросто могу ее подтвердить, удивив друзей каким-нибудь странным поступком.
С другой стороны, я — раб, потому что понятия и стремления встроены в меня Природой и Обществом.
Впрочем, что есть Общество, как не часть Природы?
— Те же джунгли, — проявляю я встроенное в меня стремление объяснять путем сравнений.
Это не только путь к тривиализации очевидных истин и не только сведение сложного к простому или нового к уже знакомому. Находясь в непрерывном процессе сравнения себя с себе подобными, мы дрожим между счастьем и несчастьем как между верой и неверием. Дрожим, образуя липкую общность, вместе держась за жизнь.
Я сказал трюизм, что Общество — это те же джунгли. Однако при этом мне открылось вневербальное пространство, в котором то ли скалится, то ли хохочет, раскачиваясь на лиане, лохматый и многопотентный, трусливый, но бесстрашный Я.
Примерив к себе обезьянье косноязычие, я понял, что метафора — мост между языком и Метаязыком.
Тут же я снова осознал, почему мистическое влияние Книги не способны поколебать никакие достижения науки: Книга — энциклопедия метафор, образующих основу сознательной ментальности, Учебник Метаязыка.
При разрушении Вавилонской Башни, одни и те же метафоры волшебным образом разошлись по всем языкам, так что сохранилась Надежда на возврат к единству. Мои рассуждения — фантазии о том, как она может воплотиться в новой ипостаси.
Прошу прощения, если в фантазиях недостает веселья. Это — не умышленно. Напротив, моя цель — убедиться, что я — участник веселой игры с жизнью.
В силу своей липкости адресую этот текст себе и другому.
В силу своей липкости мечтаю другого убедить.
И весь фокус состоит в том, что даже если я знаю, что прав, я себе поверю, только если мне поверит он.
Он — это ты, читатель.
Всё, о чем я говорил — и трудный путь к Метаязыку, по которому приходится идти, так и не придя, всю жизнь, и делающее историю движение от оборонительных тягот Личности к спасительному и бессмертному Мы — все это предопределено нашим устройством.
Хочу и боюсь так думать.
Хочу, потому что это было бы прекрасно — осознать себя рабом Высшей Силы, а боюсь, потому что страшно.
— Антон Павлович, может, где я и соврал, но только не тут.
46. Под присмотром Всевидящего Ока
— Наша власть от Бога, — говорили правители и вкладывали деньги в храм.
Храм наполнен эхом, так что любой звук кажется вздохом.
Вздыхающая тишина.
Необходимость благопристойного поведения.
Заразительность зевоты.
Личность вышла из храма наружу, под открытое небо, и ощущает неудовлетворенность из-за смешанности чувств.
Следящий за Личностью я могу описать неудовлетворенность следующим образом.
Моя жизнь подчинена исполнению встроенных в меня желаний. Я спрашиваю себя:
— Чего ты хочешь?
И хотя на горизонте виднеется остров Бали, прихожу к выводу, что главное желание — избежать страхов, а среди немногих прочих — желание выглядеть благопристойно, также и в гробу.
Желание избежать страхов — занятие, ставшее в жизни привычным. Дорога внутреннего мира была всю жизнь в сумерках, и лишь иногда молнии догадок давали понять, что я движусь по дороге, а не просто по странной местности, населенной, кроме меня, душами живущих и умерших, а также нашими Кукловодами или, вполне возможно, Кукловодом, который так устроен, что Он — один на Всех.
Сумерки не мешали мне натягивать Поводок и радоваться, когда казалось, что с другой стороны натянутого Поводка меня дергают, то есть, что я не брошен без призора.