Закрывая за собой железные двери, вы больше не ждёте в гости Деда Мороза.
7
Отоварив чупа-чупсы, можно было отправляться на разнос запланированных подарков. Теперь надлежало выполнять снегурочкины планы, иначе моя победа грозила обернуться скоротечной или, того хуже, пирровой.
Я люблю разносить подарки по квартирам. К близким родственникам и дальним знакомым. Всматриваться в восторженные глаза ребёнка, не верившего, но надеявшегося. Чувствовать этот волнующий миг вместе с ним, когда сказка вступает в реальную жизнь. В мою жизнь. В его жизнь.
Если, конечно, кто-то не предпочитал отсиживаться под столом, с испугом наблюдая, как сапоги Деда Мороза важно ступают по ковру. А где-то неподалёку, тот самый огромный и ужасный мешок, в который обещали посадить, если манная каша не будет съедена до последней ложки.
Наконец, подарок вручен (или положен возле стола), и взрослые уводят Деда Мороза на кухню, где начинается совсем другая жизнь. Приоткрывается дверца недовольно урчащего холодильника, откуда извлекается запотевшая бутылка «Смирновки» или «Гжелочки». Просяще булькнув, сосуд с тихим журчащим плачем покидает кристально-прозрачная жидкость. Умелые руки ловко наполняют стопки до краёв. Водка вздыбливается едва заметным бугорком и дрожит, обещая перелиться через край, но не решаясь претворить обещания в жизнь. Может, не сейчас, может, всего через секунду…
Поздно! Сверкающей ракетой стопка возносится к страждущим губам и опрокидывает обжигающую жидкость в глотку. Не медля, со второй космической скоростью туда же отправляются неожиданные друзья: ломтик варёной колбасы с кружочком круто засоленного огурца. И глаза начинают блестеть, словно у ребёнка, сумевшего дождаться своего Деда Мороза.
Стопку муки за каплю, капельку, капелюшечку праздника.
Но праздника хочется много, поэтому сосуд снова жалобно булькает, значительно теряя в весе. Дед Мороз, осторожно расправляя ватные усы, закусывает, а зоркие глаза следят за Снегуркой, чтобы та не поддавалась заразительности дурных примеров.
Включается магнитофон, и хор весёлых голосов трезвонит на всю комнату:
— Что опять нас обманут, ничего не дадут, — тут же вставляет каверзный голосок сквозь хрип динамиков.
— Злая песня, — говорю я Снегурочке.
— Зато прикольная, — спорит она.
Приходится кивать. Что прикольная, это точно. И до ужаса жизненная.
— Странно, — говорю я. — Если подарки положены всем, то почему кого-то постоянно обманывают?
— Потому что мешок у Деда Мороза слишком маленький, — отвечает Снегурка. — На всех не хватит.
Мы рисуем мысленные картинки, где Дед Мороз нагружает свой мешок. Мешок этот куда вместительнее, чем наш, но всё-таки далеко не безразмерный. Тогда мы ещё могли прикалываться, потому что не знали настоящих ответов ни про песню, ни про мешок Деда Мороза, которого изображают на открытках.
Народ обменивается ничего не значащими фразами, которые ускользают через секунды. Фразочки смазывают время, заставляя его сокращаться от стопки к стопке. Смазка действует отменно. Праздник раскручивает обороты.
Когда тарелка с колбасой наполовину пустеет, Дед Мороз оглядывает задумчиво подобревшие лица и направляется к двери. Дверь отсекает скоротечный праздник, но Дед Мороз не в обиде. Капелька восторга ворочается в нём и красит мир радугой.
Ведь радугу хочется видеть даже зимой. Особенно зимой. Особенно, когда мир укутан сумерками. Сумеречные радуги самые мягкие в мире. Самые завлекательные. С ними так не хочется расставаться. Ведь знаешь, что не настоящие они. Но знаешь и то, что про это можно не думать.
8
Десятку мы нашли невдалеке от стеклянного павильончика, чьи стены плотно укрывали морозные узоры. Поэтому свет, пробивавшийся сквозь миллионы снежинок, казался чем-то волшебным.
— Осталось забежать к Машутке и можно идти домой, — сказала Снегурочка, загибая пальцы правой руки.
Мы обошли всех, кроме Лиды, не оказавшейся дома. Я кивнул, и в этот момент углядел возле мусорной урны бумажку волнительного цвета. Быстрый взгляд по сторонам, стремительный наклон, молниеносный подхват, и вот десятка уже отогревается в кармане. Пальцы осторожно поглаживают её, стряхивая налипший снег, а душа начинает привыкать к тому, что денежка вроде как тут и лежала.
— Что можно купить на десятку? — спросил я, так как прикарманить небесную премию не решился.
— Четыре шоколадки, — ответила Снегурка. — Знаешь, маленькие такие.
Я знал. С девочкой в клетчатом платке и надписью «Алёнка». Я не знал только одного: зачем нам четыре маленьких шоколадки.
— Так хочется поздравить кого-то ещё, — вздохнула Снегурка, не желая расставаться с главной ролью Новогоднего праздника.
— Кого, — спросил я.
— Кого-нибудь, — пожала плечами моя красавица. — Кто первым попадётся.
И мне тоже захотелось кого-нибудь поздравить. Просто поздравить. Не выменивая еду для завтрашнего стола. Снегурочка стащила перчатки и зябко начала сжимать и разжимать пальцы. Я нагнулся и подышал на розовые ручки. Но это помогло мало. Пальцы словно отлили изо льда. Я вытянул десятку и отдал её спутнице, кивнув на киоск:
— Иди за шоколадками. Да и погрейся там чуток.
Снегурочку не надо было упрашивать. Она мигом вспорхнула на крыльцо и скрылась за дверью, выплюнувшей изрядную порцию пара. В киоске было тепло.
Я мужественно вздохнул и отвернулся. Дед Мороз от мороза не раскиснет. Мой нос, однако, не посчитал себя особой, приближённой к столь гордому званию. Он отчаянно протекал. Пришлось вытащить платок и объяснить носу политику партии и правительства.
Спрятав платок, я огляделся. Хм, первому встречному. Где же ты, первый встречный? Когда ты появишься? И кем окажешься?
Первый встречный не замедлил объявиться. Но вот ему-то подарки не требовались. Он сам раздавал подарки. Навстречу мне шёл Дед Мороз. Шёл странной заплетающейся походкой. Он держался за шубу, словно был одержим печёночными коликами или приступом язвенной болезни. Что ж, Дед Мороз тоже человек, ему поболеть не грех. Я сдвинулся за сугроб. Дедок, обведя меня ошалелым взглядом, тоже свернул с тропинки. Мы поравнялись. И я почувствовал, что надо что-то спросить. Вот только спросить уже не успел.
Потенциальный конкурент хрипло вздохнул и завалился на бок. Я подошёл поближе. Голова деда запрокинулась, борода смешно съехала набок, из-под белой ваты жалко торчали пшеничные усы.
— Помочь? — предложил я по привычке.
В ответ лишь невнятный хрип.
Рукавица с серебряной снежинкой оторвалась от снега и махнула мне за спину. Теперь дед хрипел не переставая. На краешках губ противно запузырилась пена.
— Третья стадия, — с холодным презрением сказал кто-то сзади.
Я повернулся. Темнота скрывала лицо подошедшего. Ничего примечательного в его облике не обнаружилось. Потрёпанная норковая шапка и дублёнка покроя «Канзас». На центральном проспекте я насчитал бы за пять минут не менее трёх дюжин подобных субъектов. Но до центра было далековато. И улица пустовала. Только призывно лучились сиреневым светом витрины киоска, куда зашла Снегурочка и выходить не торопилась.