«Пусть погреется», — подумал я, а прохожему сказал совершенно другое. Третья стадия чего? Опьянения?
Прохожий пододвинулся. Теперь свет уличных фонарей высветил волевой подбородок, бесстрастную линию рта и кончик массивного носа. Верхняя часть лица продолжала прятаться в тени шапки.
— Ни в коем случае, — дрогнули губы прохожего, и по лицу прошли складки, как это бывает у человека, обиженного судьбой много-много раз. — К алкоголю данный процесс отношения не имеет.
Бесполезные разговоры напрягают. Я ещё раз посмотрел на киоск. Снегурочки как не бывало. Субъект продолжал топтаться возле меня и постепенно утрачивал гордое звание прохожего, меняя его на титул навязчивого идиота.
— У алкоголиков четыре стадии, — вспомнил я карикатуры журнала «Здоровье». Павлинья, обезьянья, львиная и свинюшная.
— Я же сказал, — недовольно поморщился субъект. — Об алкоголе речь не идёт. Здесь всего три стадии. Только три. Чтобы запомнил. Чтобы надолго запомнил. И чтобы никогда больше не смог.
— Чего не смог? — не въезжал я в ситуацию.
— Скажем так, дарить подарки, которые не ждут, — усмехнулся субъект.
В правой его руке обнаружилась трость, кончиком которой незнакомец начертил на ближайшем сугробе закорючку, напоминающую значок скорости в учебниках физики. Потом он быстро сложил трость, словно подзорную трубу, засунул её за отворот дублёнки, сухо кивнул и летящей походкой прошёл мимо поверженного старика в красной шубе.
Я нагнулся над Дедом Морозом. В одном прохожий уж точно не ошибся. Спиртом не пахло. Хрип деда почти утих. Глаза туманились. В глазах плавала боль и отчаяние. Я протянул руку, чтобы схватить запястье собрата по профессии, но застыл. Под массивной фигурой расплывалась алая лужа. Снег жадно впитывал тёплую влагу и таял от жадности, но втягивал всё новые и новые порции. Я аж подпрыгнул. Взгляд затравлено заметался по сторонам. Позвать! Некого… Позвонить! Неоткуда… Автоматами округа не располагала. Местный монополист телефонных линий призывал граждан пользоваться услугами сотовой связи. Но я всегда был равнодушен к ярким рекламам. Не о том! Ну не о том же!.. Думай о деде, которого срочно надо доставить хотя бы в тёплое место. Но первым делом требовалось остановить кровь.
Я снова склонился над телом. Кровь остановилась сама. Глаза застекленели. Дед Мороз, кем бы он ни был в реальной жизни, в моих услугах теперь не нуждался.
Повеяло теплом. Отчего-то вспомнилось тёплое течение Гольфстрим. Красная шуба начала опадать, сдуваться, словно проколотый мяч. Таять. Остолбенело я смотрел, как тает одежда. Как скукожился до размера теннисного меча мешок с подарками. Как распались мохнатыми клочьями валенки. Не прошло и трёх секунд, а о странном происшествии напоминала только тёмная лужа.
Звякнул колокольчик. Я резко обернулся.
На крыльце киоска стояла Снегурочка. Улыбавшаяся. Отогревшаяся. Пребывающая в тихом очаровании новогоднего праздника.
Расскажи, Снегурочка, где была? Расскажи-ка, милая, как дела? Только не ходи сюда. Не ходи!!! Молю тебя всеми святыми. Суматошно замахав руками, я бросился навстречу, стараясь, чтобы высокий сугроб отгородил Снегурку от страшного пятна. Мой праздник закончился. Но праздник Снегурочки продолжался, как продолжались миллионы чьих-то других праздников. И я не мог оборвать её праздник. Праздник, который она заслужила.
Честь нам и хвала, если мы умеем не обрывать чужие праздники, даже если знаем абсолютно точно, что самим праздновать уже не придётся. Быть может, уже никогда. Это не мысли того вечера. Это пришло позже, уже после второй стадии. Просто, при взгляде на Снегурочку слово «никогда» не казалось чем-то грозным, близким и ужасающе неизбежным.
9
Мы шли по аллее, освещённой сиреневым светом фонарей. Мы весело скрипели снегом. Мы скатывали снежки и кидали их в дальние сугробы. Нам было хорошо, словно удалось ухватить за хвост птицу счастья.
Девочка, катившая санки с малышом, похожим на меховой шар, остановилась, глядя на нас, и восторженно раскрыла рот.
— Ты — Дед Мороз? — спросила она.
— А то! — лихо ответил я.
— Настоящий? — в голосе засквозило подозрение.
— А как отличить настоящего от ненастоящего? — в свою очередь задал вопрос я.
— Настоящий — он добрый, — ответила девочка.
— А я какой? — сорвалось с губ.
Девочка пристально смотрела на меня чуть ли не минуту.
— Ты — добрый! — наконец, сказала она.
Я протянул ей шоколадку, одновременно поворачиваясь к Снегурочке. Смотри, милая, что про меня люди говорят. Дети малые, они врать не станут.
Девочка зубами оторвала уголок обёртки и понюхала тёмную плитку.
— Настоящий, — сказала она то ли про меня, то ли про шоколад.
— Пополам, — запротестовал укутанный седок, ранее не подававший признаков жизни.
— На, — девочка разломила плитку на почти ровные половинки и большую отдала малышу. Послышалось чмоканье. Девочка улыбнулась и поволокла санки дальше.
— Вот так и становятся настоящими Дедами Морозами, — хвастливо улыбнулся я Снегурочке. — Не жалеешь, что купили шоколадки?
Снегурочка счастливо замотала головой. Я чувствовал, что могу перевернуть Землю без всякого рычага.
Дорогу преградила тёмная фигура. Ещё улыбаясь, я двинулся навстречу. Но улыбка мигом сползла, потому что я опознал «Канзас» и норковую шапку. Я ещё надеялся, но надежды разбила изящная трость, черкающая по сугробам загогулины, издали похожие на математические формулы.
— Подарочек хотите от Деда Мороза?
Зачем я это сказал, не знаю. Но, с другой стороны, а что я ещё мог сказать? Что?!
— Не надо, — качнулась в сторону норковая шапка. — Так уж получилось, что Дедам Морозам выдаю я.
Реактивным истребителем трость метнулась к небу и ожгла мне лицо. Сквозь боль, я сообразил, что впечатался в сугроб. Мир перед глазами поплыл. Свет фонарей дрожал, застилаемый слезами обиды.
— Запомни Зимнего Снайпера, — склонилась надо мной громада тьмы.
И пропала. Рядом стояла оторопевшая Снегурочка.
Я поднялся. Никуда он не делся. Просто отошёл. Глаза по-прежнему скрывала тень. Но губы кривились злорадной ухмылкой победителя.
Я задрожал. Я пригнулся. Я изготовился, чтобы врезать в ответ.
— Щщёл бы ты домой, — прошепелявил мой обидчик. — Знаешь ведь, Новый Год завтра. Двигай давай, а то праздновать некому будет.
Плотная фигура повернулась ко мне спиной. Трость чиркнула по стене и отковырнула почтовый ящик. Мелькнула молнией и перерубила его одним ударом. Ящик жалко завалился в сугроб. Из растерзанного брюха водопадом посыпались открытки. Назвавшийся снайпером проткнул несколько из них тростью, поднял, рассмотрел брезгливо и отшвырнул, словно дохлую лягушку. Порыв ветра разметал яркие картинки. Почему-то они мне напомнили растоптанные иконы.
Я поостыл. От противника исходила аура силы. И несокрушимая уверенность. Рука играла тростью. Эти зигзаги бликов в морозном воздухе тоже не обещали лёгкой победы.
Так что же? Взять и спустить обиду? На виду у Снегурочки! Нет, дядя, не выйдет. Не тот у нас сегодня расклад, что бы над Дедом Морозом можно было вот так запросто изгаляться.
А если не получится? Тогда меня просто затопчут сапожищами. И Снегурочка будет наблюдать, как рушатся идеалы в непобедимость того, кому она доверила быть своим Дедом Морозом.
А пускай. Кривая усмешка преобразила моё лицо. На долгую драку я не рассчитывал. Габариты не те. Но если попробовать и вложиться в один единственный удар.
Я взглянул на ухмыляющуюся морду. И приготовился. И наметил, куда ударю. Не в лицо, нет. За него. Сквозь него. В тёмное ядро. Вдарить так, чтобы пробить все рубежи обороны. Я перестал ощущать мир. Я позабыл о Снегурочке. Я наливался яростью. Превращался в беспощадного зверя, который если уж вцепится, то в глотку. И намертво.
— Не торопись, — раскрылась тёмная яма рта. — Тот, кто хоть раз превращался в зверя, теряет право быть Дедом Морозом.
Он повернулся и неторопливо пошёл к трамвайной остановке, не дожидаясь моего выбора. Он не оглядывался, словно в его планы входил любой из вариантов.
Я решил, что в зверя мне превращаться ещё рано. Если уж стать зверем, то после того, как отработаю смену Дедом Морозом. Чтобы потом было, что рассказать внучкам. Даже в случае, если внучками будут злоглазые волчата.