Выбрать главу

Вообще мысль о том, как важно сохранять эти “вспышки памяти”, прозвучала на вечере не раз. Так, Мариэтта Чудакова высказала идею, что августовский номер “Знамени” нужно издать отдельным сборником, чтобы как можно больше людей узнало о том, какими были эти противоречивые годы. А Евгений Сидоров призвал всех собравшихся записывать воспоминания и делиться ими, невзирая ни на маленькие тиражи, ни на другие препятствия. <…>

Завершила собрание заместитель главного редактора журнала “Знамя” Наталья Иванова, пообещав, что тема “оттепели” продолжится и в осенних номерах”.

Как бы ни изощрялись авторы юбилейного номера “Знамени” в злопамятстве, в проклятиях по адресу эпохи, обманувшей их надежды, в конечном счёте, самый точный диагноз психического состояния мемуаристов выразил в стихах постаревший “шестидесятник” Игорь Волгин:

В памяти твёрдой и ясном уме, не говоривший ни бе и ни ме, я заявляю публично: прошлое мне безразлично.
Что там мутилось за гранью веков, кто пробирался к царице в альков — я разбираться не стану: мне это по барабану.
С кем А.С. Пушкин шампанское пил, кто там геройствовал у Фермопил, быстры ли струги у Стеньки — мне это, в общем, до феньки.
Цезарь ли кем-то когда-то убит, Ленин ли пестует Брестский гамбит, Данте ль откуда-то выжит — это меня не колышет.
Вправду ль крестили кого-то в Днепре, что написали Мольер и Рабле — вместе, а может, отдельно — мне это всё параллельно.
Плачет ли сердце в гитарной струне, тень ли мелькает в туманном окне тютчево-блоково-фетово — это мне всё фиолетово.
Сиюминутность ценя однову, я без оглядки отныне живу. Кушаю рябчиков с грядки, ибо живу без оглядки.
Сонму тупых исторических лиц предпочитаю смешливых девиц, чей без сомнений и споров ум занимает Киркоров.

Такого мертвенно холодного и цинично безразличного признания бессмысленности Слова, которое “было в начале”, нет даже у безнадёжно отравленного “скепсисом бытия” Иосифа Бродского. Это ближе к песенке из кинофильма “Бриллиантовая рука”: “А нам всё равно!” А как назвал свою стихотворную книгу главный редактор “Нового мира” Андрей Василевский? Да так же: “Всё равно”.

Глава вторая

“ЗА РОДИНУ, ЗА СТАЛИНА…”

Крайне важно понять, что нас, государственников, патриотов и почвенников, как правило, вышедших из крестьянства и простонародья, бесповоротно отделили от “шестидесятников” “оттепели” социальные, исторические, национальные и даже религиозные разногласия. Но кроме них, в наших распрях было немало всяческих болевых точек, из-за которых мы с каждым годом всё дальше и дальше отплывали друг от друга. Одна из этих точек называлась “Иосиф Сталин”. Проклиная Сталина, “дети XX съезда” вольно или невольно закрывали глаза на то, как думали и что писали о Сталине их знаменитые кумиры Серебряного века. Андрей Вознесенский, кричавший на вечерах поэзии в Политехническом и в Лужниках о “государственных усах” Сталина, испачканных “кровью”, предавал Пастернака, перед которым якобы благоговел, потому что именно с Пастернака, с цикла его стихотворений о Сталине началась поэтическая сталиниана XX века:

А здесь на дальнем расстоянье За древней каменной стеной Живёт не человек — деянье, Поступок ростом с шар земной.

Весь этот “сталинский” стихотворный цикл Бориса Леонидовича был опубликован в газете “Известия” в январе 1935 года.

Белла Ахмадулина, которая, кощунственно кривляясь, декламировала: “За Мандельштама и Марину // я отогреюсь и поем”, — унизила того же Мандельштама, восславившего Сталина в своей знаменитой “Оде” и повинившегося в 1936 году перед вождём за недостойную эпиграмму 1932 года:

И к нему, в его сердцевину Я без пропуска в Кремль вошёл, Разорвав расстояний холстину, Головою повинной тяжёл.

Евгений Евтушенко в своей Антологии “Строфы века” так оценил “сталинские стихи” Анны Ахматовой: “Одно из самых страшных испытаний обрушилось на Ахматову после повторного ареста сына, когда её, как заложницу, вынудили признать партийную критику правильной, а затем написать целый цикл угодливых стихов: “Лишь бы отстали! Лишь бы выпустили Лёву! Лишь бы они не нашли “Реквием”!” Кто посмеет в неё бросить камень?