В любом случае, я очень жалею, что он, улизнув в Америку, так и не дождался триумфальной публикации одного из лучших своих гражданских стихотворений. И всё-таки недоумеваешь: написать такие страстные стихи в тридцать лет, когда при нём прошла кампания борьбы с космополитизмом, когда был расстрелян Еврейский антифашистский комитет, когда начиналось “дело врачей”, — это надо было быть таким актёром, таким лицедеем! Впрочем, Александру Петровичу было у кого поучиться: его современник, классик соцреализма Василий Гроссман в те же годы в романе “За правое дело” прославил Сталина, а чуть раньше, в документальной книге “Треблинский ад” изложил исторически достоверную душераздирающую сцену, где еврейские юноши, которых гитлеровские палачи заталкивают в газовые камеры, хором поют песню “Широка страна моя родная” и кричат в лицо своим убийцам: “Сталин отомстит!”
За свой вклад в “сталиниану” Гроссман, естественно, получил Сталинскую премию, как и двадцатисемилетний студент Литературного института, сын расстрелянного врага народа Юрий Трифонов за роман “Студенты”, в котором молодой писатель в соответствии с идеологической погодой, стоявшей на дворе в последние годы жизни Сталина, внёс свой вклад в сталинскую борьбу с безродными космополитами.
Не меньший, а может быть, и больший вклад в ту же борьбу с космополитами, увенчавшийся Сталинской премией, внёс и Даниил Гранин романом “Иду на грозу”, и Анатолий Рыбаков — автор ныне забытых шедевров соцреализма “Екатерина Воронина”, “Водители” и “Кортик”… За что он получил Сталинскую премию, не помню. Сталин читал почти все книги, выдвинутые на премии его имени, и редко ошибался в своих оценках. Но то, что произошло со всеми вышеуказанными авторами, когда пришёл новый хозяин, провернувший мошеннический XX съезд КПСС, Иосиф Виссарионович при всём своём уме, при всём своём политическом опыте предусмотреть не мог. Объявив себя “шестидесятниками” и став ими, все вышеупомянутые лауреаты накарябали своими непросохшими перьями новые романы и повести, в которых дружно отреклись от Сталина, прокляли его имя и присягнули сталинскому шуту Никите Хрущёву. А на всякий случай одновременно (мало ли что с Хрущёвым произойдёт!) для подстраховки объявили себя верными ленинцами.
Но Александр Межиров, искренне рыдавший над Сталиным в марте 1953-го, так же искренне отказался от Сталина чуть ли не на другой день после окончания XX съезда КПСС в стихотворении
ТБИЛИСИ. 1956. МАРТ
А ученик Межирова ухватился за строчку учителя “стреляет Сталин из могилы” и покощунстовал вволю в стихотворении “Наследники Сталина”:
“Образ телефонирующего упыря вытесан мощно”, — комментирует эти “страшилки” автор ЖЗЛовской книги о Евтушенко Илья Фаликов, не зная, что до полного идиотизма евтушенковскую могильную сцену дорисовал один из самых бесталанных “шестидесятников” Петя Вегин, как и многие антисталинисты, уехавший в Америку.
…Из книги П. Вегина “Опрокинутый Олимп”. Сцена в Мавзолее. Разговор Сталина с Адиком (Гитлером):
“Лежишь, Ильич? Лежи, я хорошо тебя уложил. — Потом нажал на потайную плитку основания саркофага — плитка отодвинулась, открывая освещённый слабой лампочкой чёрный телефонный аппарат. Он снял трубку.
— Алло! Адик, это я, Есик. Возьми трубку, Адик!
— Есик, брат мой, дорогой геноссе…” и т. д.
У Евтушенко Сталин разговаривает по телефону с Энвером Ходжа, у Вегина — с Гитлером… И это всё, что могли сказать пошляки-“шестидесятники” о владыке полумира! А мы ещё удивляемся тому, что нынешние демократические вожди и кланы Европы приравнивают Сталина к Гитлеру, а гитлеровский Рейх — к Советскому Союзу.