Александр Блок в это время входил в Чрезвычайную следственную комиссию, изучавшую работу Временного правительства, и обучился новому, возникшему на его глазах революционному жаргону, на котором велись заседания этой ЧК:
“Господи, Господи, когда, наконец, отпустит меня государство, и я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой русский язык, язык художника???”
Вот какие мысли и чувства владели в дни революционного рокового 1917 года душой поэта, спустившегося с башни “из слоновой кости” на грешную землю, из окружения “прекрасных дам” в петербургскую политическую толчею… И такого рода записями изобилуют многие страницы его “Дневников” и “Записных книжек”, которыми якобы зачитывался “блоковед” Евгений Евтушенко.
Впервые эти “нецензурные” записи Блока увидели свет в статье известного литературоведа, сотрудника Института мировой литературы Сергея Небольсина, опубликованной в журнале “Наш современник” (№ 8, 1991) под названием “Искажённый и запрещённый Александр Блок”. Евтушенко, начавший работу над своей антологией “Строфы века” в конце 80-х и начале 90-х годов, не мог не знать этой публикации Небольсина, приковавшей в те годы внимание всей советской читающей публики. Напомню, что тираж “Нашего современника” тогда достиг полумиллиона экземпляров, и Евгений Александрович, зная это, в предисловии к антологии не удержался от соблазна продолжить мировоззренческую борьбу с нами:
“Критик Кожинов пытался стереть с лица земли “поэтов-эстрадников”, в число которых он включал меня, свистя над нашими головами, как двумя японскими мечами, именами Рубцова и Соколова. Поэт Передреев написал геростратовскую статью о Пастернаке. Поэт Куняев перегеростратил его, ухитрившись оскорбить в своих статьях романтика Багрицкого и безвременно ушедшего Высоцкого. Но чемпионом геростратизма стал талантливый поэт Юрий Кузнецов, выступивший против поэтов Мартынова и Винокурова, которые дали ему рекомендации в Союз писателей, а заодно и против всех женщин, пишущих стихи”. Вот как въедливо и пристрастно разглядывал и комментировал Е. Е. наши тексты и притом “не заметил” обнародованных Небольсиным “изъятий”, написанных рукой А. Блока летом 1917 года:
“16 июня 1917 г…на эстраде — Чхеидзе, Зиновьев (отвратительный), Каменев, Луначарский. На том месте, где всегда торчал царский портрет, — очень красивые красные ленты (…) и надписи через поле — Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Мелькание, масса женщин, масса еврейских лиц”… [“И жидовских тоже”] И такого рода “нецензурщины” в “дневниках Блока немало.
В 1920—1930-е годы архивом Александра Блока заведовала его вдова Любовь Дмитриевна Менделеева. Но видимо, для того, чтобы из архива не вырвались на волю всяческие опасные размышления из блоковских “Дневников” и “Записных книжек”, к архиву был прикреплён надсмотрщик-литературовед и по совместительству цензор Владимир Николаевич Орлов, который “присматривал” за Менделеевой. Поэтому она не могла не знать, что его настоящая фамилия Шапиро…
Ах, Александр Александрович! Если бы он предвидел, что его поклонником будет Евтушенко, он бы, конечно, сам своею собственной рукой уничтожил эти пресловутые записи, чтобы не ставить знаменитого русско-советского поэта в двусмысленное положение.
В одном из своих интервью Е. Е. заявил, что он — единственный, кто написал “художественное произведение” о событиях 1993 года. Неправда. О событиях этих кровавых дней написана замечательная повесть Сергея Есина “Стоящая при дверях”, эти события отражены в пьесе Василия Белова “Семейные праздники”, в романах Александра Проханова и Сергея Шаргунова, об этих событиях написаны стихи Юрия Кузнецова и Глеба Горбовского, Николая Тряпкина и Станислава Куняева, Ивана Переверзина и Михаила Анищенко. Всех не перечислишь.