Выбрать главу
Я посетил отшельника Севильи, На виллу Мирт хотелось мне взглянуть. Пред ней поэт преклонится — в бессилье Вообразить прекрасней что-нибудь.
Из мрамора каррарского колонны, На потолках — сибирский малахит, И в воздухе висящие балконы, И с одного — в Европе лучший вид…

А сколько таких вилл сегодня принадлежит и в Севилье, и на Лазурном берегу, и на италийских холмах, и в австрийских Альпах семьям больших и маленьких “лужковых”, “абрамовичей”, “кохов” и т. д.

Но не забыть бы о том, как их обслуживала партийная, научная и творческая интеллигенция, о которой Некрасов писал так, как будто знал её, как облупленную, знал выпускников Академии общественных наук, Высшей партийной школы, бывших преподавателей марксизма-ленинизма:

В каждой группе плутократов (почти “партократов”! — Ст. К.) русских, немцев и жидов замечаю ренегатов из семьи профессоров. Их история известна: скромным тружеником жил и, служа народу честно, плутократию громил, был профессором, учёным лет до тридцати, и, казалось, миллионом не собьёшь его с пути. Вдруг конец истории — в тридцать лет герой прыг с обсерватории в омут биржевой…

Это о судьбах Роальда Сагдеева, Комы Иванова, Пивоварова, Евгения Сидорова и многих других профессоров. Не забыл Николай Алексеевич и о диссидентах, страдавших при советской власти и сделавших карьеру после 1993 года, вроде Артёма Тарасова, Сергея Адамовича Ковалёва, Валерии Новодворской.

Под опалой в оны годы находился демократ. Друг народа и свободы, а теперь он плутократ.

А разве нынешние заказные убийства, при которых мы живём четверть века, — новость для нас? Нет, мы просто забыли признание Гришки Зацепина (“Зацепа”) из поэмы “Современники”, написанной в некрасовскую эпоху русского дикого капитализма:

“Я — вор! — кричит вдрызг напившийся Зацепа, — Я рыцарь шайки той из всех племён, наречий, наций, что исповедует разбой под видом честных спекуляций, где позабудь покой и сон, добычу зорко карауля, где в результате — миллион или коническая пуля…”

Как тут не вспомнить судьбу Галины Старовойтовой, Деда Хасана, Бориса Немцова, Вячеслава Иванькова (“Япончика”) и многих других знаменитостей…

Предвидел Николай Алексеевич и сегодняшний наш рэкет (американское слово!), и наше сегодняшнее лакейство перед Америкой:

Грош у новейших господ выше стыда и закона. Нынче тоскует лишь тот, кто не украл миллиона…

(Ну, как тут не вспомнить слова мошенника Вячеслава Полонского о том, что “у кого нет миллиона — тот не человек.”)

Бредит Америкой Русь, к ней тяготеет сердечно… Шуйско-ивановский гусь — американец? — Конечно!
Что ни попало — тащат, наш идеал, — говорят, — заатлантический брат, — Бог его — тоже ведь доллар! —

А как блестяще Некрасов проиллюстрировал сегодняшнюю историю о том, что новые русские переводят свои богатства в офшоры (английское слово!), покупают особняки в центре Лондона, куда их переехало несколько сотен тысяч, уговаривают Лёню Голубкова купить дом в Париже… Ох, нестабильна обстановка в России, Ходорковский отсидел своё, а история с Магницким тоже у всех в памяти. И Некрасов вводит в поэму “Современник” хор мирового финансового лобби, которое уговаривает рыдающего русского миллионера перевести свои капиталы в Англию, являющуюся “финансовой матерью” наряду с Америкой всех денег мира:

Денежки есть — нет беды, Денежки есть — нет опасности (Так говорили жиды, Слог я исправил для ясности). Вытрите слёзы свои, Преодолейте истерику, Вы нам продайте паи, Деньги пошлите в Америку. Вы рассчитайте людей, Вы распустите по городу Слух о болезни своей, Выкрасьте голову, бороду, Брови… Оденьтесь тепло, Вы до Кронштадта на катере, Вы на корабль… под крыло К нашей финансовой матери. Денежки — добрый товар, Вы поселяйтесь на жительство, Где не достанет правительство И поживайте, как — царр!…

300 тысяч новорусских семей живут, уехавши к “финансовой матери” в объятия туманного Альбиона.