Редкой особенностью взгляда Андреева на русскую историю было то, что он, в отличие от всех “оттепельных” “шестидесятников”, считавших революцию и строительство социализма совершенно новым явлением в судьбе России, был убеждён, что, несмотря на внешнюю ненависть революционеров к старому миру, несмотря на кровавый разрыв с ним, — её глубокое, скрытое от глаз неразрывное с ним единство всё равно сохраняется.
Меняются династии, возникают новые сословия, льётся кровь, но мистическое единство русской истории продолжается и остаётся живым.
Находясь в стенах Владимирской тюрьмы, поэт выразил это единство в стихотворении, посвящённом Пушкину, который для Андреева был одним из вечных символов связи времён:
(1950)
Стихи, видимо, написаны в связи с торжествами великого пушкинского юбилея 1949 года — стопятидесятилетия со дня рождения поэта.
Этот образ становится для Даниила Андреева своеобразной истиной, к ней он так или иначе постоянно возвращается во все последующие годы жизни.
Строфа из стихотворения “Размах” (1950), где путь России через жертвы “и злодеяния” всё равно ведёт (прямо по-клюевски!) к “безбрежным морям Братства, // к миру братскому всех стран…” С особой страстью поэт нащупывал эти связи в начале Великой Отечественной войны, ибо только в них видел победный и кровавый путь Родины и её спасение от очередного нашествия “двунадесяти языков” Европы.
Но что может их остановить? Только союз двух сил — народной русской стихии и воли строителя нового государства. И Даниил Андреев пишет жуткое и загадочное стихотворение об эвакуации мумии Ленина из Мавзолея осенью 1941 года. Тело вывезено “из Зиккурата”… “в опечатанном вагоне” на восток, на берега Волги, а дух его, “роком царства увлекаем”, как тень, поселяется в сердце Кремля, в стенах, где склоняется над картами небывалых сражений продолжатель ленинского дела, укрепляемый этим духом, который
Андреев проникает в сверхъестественные сферы жизни, когда показывает, откуда и как черпают энергию тираны, диктаторы, “вожди всех времён и народов”, “чудотворные строители”, как они передают свою силу друг другу, что и случилось во время эвакуации тела Ленина на Восток, организованной по воле Сталина:
(1942–1952)
В сущности, Даниил Андреев проникает в тайну того события, когда Сталин во время знаменитого парада 7 ноября 1941 года произнёс ошеломившие мир слова о связи ленинского дела с деяниями Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова и Кутузова и поставил их всех — вождей и полководцев тысячелетней России под одно Знамя, объединив, как по волшебству, враждующие времена. Перед такого рода картиной (если принять её) становятся ничтожными и плоскими россказни нынешних сванидзе о том, что минувшие 70 лет России — это “чёрная дыра”, “тупиковый путь”, бессмысленно потраченная эпоха. В этой мистической речи вождь повторил и предвосхитил поэтическое словотворчество Андреева: поэт в те дни, когда Сталин стоял на заснеженном Мавзолее, писал стихи-молитву, обращаясь к Творцу:
(1941)
Я не буду расшифровывать, кого поэт называет “суровым другом”… Впереди его ждёт “чаша мук”, но он смутно догадывается, что такого рода “чудотворные строители” неподсудны обычному человеческому суду: