Выбрать главу
…всею кровью, хребтом — её реки в разливе и когда подо льдом, дух её пятистенок, дух её кедрача, её Пушкина, Стеньку и её Ильича…

Правда, когда произошла “перестройка” и Мавзолей во время парадов и торжеств стали стыдливо покрывать трёхцветным полотнищем, Евгению Александровичу пришлось переделать последнюю строфу: вместо “кедрача” поставить слово “сосняков”, а вместо “Ильича” — слово “стариков”, но разве в этом дело?! Дело в любви к родине и в том, что, несмотря на всяческие конъюнктурные поправки к ленинскому образу, он у поэта всё равно оставался русским, не то что у Олжаса Сулейменова, дерзнувшего изобразить в своей поэме совсем другого Ленина:

Его таким нарисовал Андреев — его один бы бог не сотворил. Арийцы принимали за еврея его, когда с трибуны говорил. Он знал, он видел, оставляя нас, что мир курчавится, картавит и смуглеет, мир был совсем иным в последний час, в последний час короткой жизни Ленина. ……………………………………… Он, гладкое поглаживая темя, смеётся хитро, щуря глаз калмыцкий. Разрез косой ему прибавил зренья, Он видел человечество евреев.

Поэма была написана в 1964 году, а издана в 1975-м в самом престижном издательстве СССР “Художественная литература” и фактически являлась своеобразной диверсией, заложенной под стены социалистического реализма. Но власть закрыла глаза на эту дерзость, заткнула уши и сделала вид, что ничего не произошло. Только через пятнадцать лет, после нашей дискуссии “Классика и мы” инструкторы ЦК КПСС из отдела пропаганды Беляев и Севрук, прорабатывая меня за выступление на дискуссии, с досадой поморщились, когда я процитировал им строчки о Ленине, видящем “человечество евреев”, и, перебивая друг друга, стали выговаривать мне, что “поэма говённая” и не надо придавать ей никакого значения.

От убеждения в том, что мир вскоре будет населён только “избранным народом”, до русофобии — один шаг, и потому Олжас Сулейменов после поэмы о Ленине вскоре издал книгу “Аз и Я”, в которой попытался доказать, что автором “Слова о полку Игореве…” был не русский человек, а половчанин. Мало было ему изобразить Ленина чуть ли не вождём мирового еврейства! Прочитав эту псевдоисторическую дребедень, я ответил Сулейменову коротким стихотворением:

Разглядывая каждую строку, учёный-тюрок вывел без сомнений такую мысль, что “Слово о полку…” пропел в пространство половецкий гений.
Под шум берёз, под шелест ковыля судьба племён так прихотливо вьётся… Но вспомнишь вдруг: “О, русская земля! — Ты за холмом!” — и сердце оборвётся…

А наш идеолог Юрий Селезнёв в большой статье, опубликованной в журнале “Молодая гвардия”, не оставил от книги Сулейменова и его теории главенства “избранного народа” в мировой истории камня на камне.

* * *

Если верить стихам Евтушенко, то он всю свою сознательную жизнь был окружён “антисемитами”, “лабазниками”, “охотнорядцами” и особенно “черносотенцами”. “Это меня сжигала черносотенная банда!” — вопил он, вспоминая, как Проханов с друзьями предали огню его чучело в отместку за то, что Евтушенко со своей компанией захватили Союз писателей СССР, находившийся в Доме Ростовых. “Я молодым шакалам брошен, // как черносотенцам еврей”, — горевал он на рубеже тысячелетий, осознав, что интерес к нему и его поэзии в капиталистической России исчезает. А сколько раз слово “черносотенец” возникает в его комментариях к стихам поэтов, которые он публиковал в своей антологии “Строфы века”… Но, как говаривали творцы исторического материализма, “количество переходит в качество”. И это произошло. Выдающийся русский мыслитель Алексей Фёдорович Лосев в 1930 году был сослан на стройку Беломорканала после того, как 28 июня 1930 года на утреннем заседании XVI съезда ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович вынес ему следующий приговор: “Последняя книга этого реакционера и черносотенца под названием “Диалектика мифа” является самой откровенной пропагандой наглейшего нашего классового врага”.