А ещё северный посёлок Ербогачён на Нижней Тунгуске — Угрюм-реке, а ещё беломорская деревня Мегра, а ещё украинский город Конотоп, где мы жили с матерью после войны…
И всё же, всё же, всё же… Мы дарили друг другу книги с искренними и лестными дарственными надписями. Беру с книжной полки одну книгу за другой. Читаю. “Дорогому Стасику мой треугольно-добрый кулак. — Андрей Вознесенский XX век”.
А вот автограф Булата Окуджавы на книге о декабристе Пестеле, изданной в серии “Пламенные революционеры” под названием “Глоток свободы”: “Дорогие Стасик и Галя, спасибо вам за прошлое, за настоящее, а будущее не в нашей власти. 23.2.72 г.” Булат как в воду глядел: октябрь 1993 года разделил нас навсегда…
Беру с книжной полки одну книгу за другой, задумываюсь, читаю: “Дорогому Станиславу Куняеву — истинному поэту, дружески. Ю. Трифонов. 8.У.76”. Книга называется “Дом на набережной”, и повествовала она о жизни партийно-чиновничьей элиты в знаменитом “Доме” на берегу Москвы. Прочитав её, я узнал, что Юрий Трифонов был сыном “врага народа”, донского казака, героя гражданской войны, председателя военной коллегии Верховного суда СССР Валентина Трифонова и революционерки Евгении Лурье…
“Стасу Куняеву от сердца в память о наших метаниях по земле итальянской. Будь! Роберт. 30.Х.80”.
Это от Рождественского, который в разгар споров “почвенников” и “западников” провозгласил в одном из стихотворений: “по национальности я советский” и уклонился от всех “русско-еврейских” споров.
А вот автограф Василия Аксёнова на его книге из той же серии “Пламенные революционеры” о соратнике Ленина Леониде Красине: “По старой дружбе Стасику Куняеву для воспитания сына в духе этой суровой книги. 26.1.72. В. Аксёнов”.
Мне было понятно, почему Аксёнов, сын русского политкомиссара гражданской войны и еврейской девушки Евгении Гинзбург, ушедшей в революцию, как и мать Юрия Трифонова, из местечковой белорусской провинции, написал “суровую” повесть именно о Леониде Красине — фанатике мировой революции… И каково мне было через десять лет после отъезда Аксёнова на Запад слушать по “Голосу Америки”, а потом и по “Свободе” его надменное “Здравствуйте, господа!”, после чего он нёс такое по адресу и Ленина, и мировой революции, и Страны Советов, что кости Красина переворачивались в гробу.
Но среди такого рода дружеских, но заурядных дарственных фраз истинную радость мне доставляли неожиданные для меня автографы от многострадального узника ГУЛАГа Варлама Шаламова: “Станиславу Юрьевичу Куняеву шлю очередной свой опус — автор с великим уважением и симпатией. В. Шаламов. Ночь 27 сентября 1977 года”.
Или от прозаика Юрия Казакова: “Станиславу Куняеву, одному из моих самых любимых (давно!) поэтов и людей. Ю. Казаков, сент. 1973 г.” Надпись сделана на книге “Северный дневник”, одной из самых заветных книг моей библиотеки.
И, конечно же, самыми не казёнными и не шаблонными были дарственные надписи, оставленные на память мне Александром Межировым на своих книгах.
“Любимому Станиславу А. Межиров. 9.1У.68 г.” — надпись на книге “Подкова”, М., 1967 г. “Дорогим Гале и Станиславу на память о ветровом стекле. Дружески и сердечно. А. Межиров, 10.9.71 г.” — надпись на книге “Поздние стихи”, после какой-то поездки на автомашине, за рулём которой сидел Александр Петрович. “Гале и Станиславу на память о жизни… “в огромном доме, в городском июле” с любовью А. Межиров” — надпись на сборнике “Под старым небом”, М., 1976 г.
20 сентября 2017 г. В моей квартире зазвонил городской телефон. Звонил поэт, с которым чуть ли не полвека тому назад меня познакомил в Тбилиси Александр Межиров, и который вскоре стал его зятем, женившись на дочери Межирова, ныне живущей в Америке.
— Станислав Юрьевич, — закричал голос на том конце провода, — я несколько лет прожил в межировской семье, навещал их в Америке. Но, клянусь его мамой, я не подозревал, что, женившись на Зое, породнился со знаменитой революционеркой Землячкой — Розалией Залкинд! Вы представляете, как я ошарашен!
Мой собеседник был ошарашен тем, что, прожив в семье тестя часть жизни, он и знать не знал о родословной своей жены…
Вечером мой внук нашёл в интернете воспоминания двоюродной племянницы Межирова Ольги Мильмарк, опубликованные в “Иерусалимском журнале” № 56 за 2017 год, свидетельствующие о родословном древе одного из влиятельнейших шестидесятников.
Из воспоминаний О. Мильмарк:
“Моя мама, двоюродная сестра Межирова (их матери, урождённые Залкинд, — родные сёстры), рассказывала, как перед самым уходом на фронт в 41-м семнадцатилетний Шурик, одетый в шинельку не по росту, пришёл на Ордынку попрощаться с ней и со своей тётей, моей бабушкой Олей: