Я поняла в тот вечер, что руки могут выражать чувства так же, как лицо, и даже сильнее: они меньше контролируются волей...
Склонился в легком поклоне:
— Разрешите пожелать вам благополучного возвращения в вашу страну, Марина.
Я соскочила вниз.
— Утром. В страну Нибелунгов...
— Лемерсье... вы в списке?!
— Трехтысячный... — Голос его звучал глуше обычного. — Простите за неважный прием, оказанный вам моей страной. — Он улыбнулся. Она была серьезной, эта улыбка, без тени иронии. — Мне бы хотелось, чтобы вы унесли лучшую память о Франции.
— Франция будет жить в моей памяти вечно.
— Латинский квартал — вторая родина... Так?
— Почти.
— Если откровенно — горько мне быть угнанным из Франции, но я не сожалею о минувшем и о себе в прошлом. Я всё сделал!
— Накануне победы... из Парижа...
— Да-а, это грустно. В общем, обидно... — Слова его звучали глухо. — Мне кажется, ни в одном городе нет столько души. Вот, может быть, еще только в Ленинграде.
Вилли прошел к дверям, сделал ему знак рукой. Лемерсье не шевелился. Он казался высеченным из мрамора: сжатые губы, вздрагивающие ноздри точеного носа.
Глаза его смотрели на меня.
Глаза в глаза.
И вдруг он поднял руку, обнял меня за шею и нежно и крепко поцеловал... поцелуем, который буду помнить всю жизнь.
Вади, я не хотела этого... я тебе расскажу. Я всё тебе расскажу. Я не хотела... это было сильнее меня...
*
А ночь плывет. Ночь всё плывет. Мечется и мечется потревоженная дрема. Мысли текут суровые, ясные, безрадостные. Голова кажется опустевшей, как бы чужой, и мысли эти приходят как будто извне, и в том порядке, как им самим желательно.
Доминик тоже не спит. Сидит, что-то нашептывает. Это она с Мадонной, о чем-то ее просит. Наверное, что-нибудь для Рауля и для себя, кажется — помочь ей побороть себя.
Ночь плыла. Мысли, как река, текли в одном направлении, пока не натолкнулись на внезапный топот за окном и... лязг цепей?
Лемерсье!..
Закованного ведут в барак смертников.
Барак смертников наглухо зажат в кольце усиленной охраны. Он чернеет зловещей глыбой, и я всматриваюсь в его черноту, и мне кажется — брюхо его набито такой ненавистью, что вот-вот взорвется.
Чернота раздвинулась и поглотила Лемерсье.
С вышки целится широченное дуло.
Охрана.
Вперед-назад. Вперед-назад.
Потом тишина...
Меня знобит.
Горе, когда же ты кончишься, уйдешь с озверелой земли?!
Жизнь стоит того, чтобы быть прожитой, сказал мне как-то Лемерсье. Может быть. Трудно только. Очень.
Светает. На караульных вышках смена часовых.
Дежурный по кухне Рауль с напарником, в сопровождении Вилли, катят к нам за проволоку тележку с дымящимся котлом и останавливают ее впритык к настилу барака, на котором мы уже выстроились с нашими бидонами — две дежурные от каждой камеры.
Всё как обычно. Как обычно, подставляем наши бидоны, и парни нам молча отсчитывают черпаки. Молча.
— Уложили еще одного гестаповского генерала... — шепчет Рауль, наливая в наш бидон супу. Голубые глава сияют, в них столько неподдельного смешанного чувства. Я оглядываюсь, чтобы еще раз увидеть. его. Он смотрит мне вслед.
*
Десять часов. На пустырь въезжает автомобиль. Машина гестапо!.. Вот оно. Начинается... пришло...
*
Полдень. Всех — под замок. Весь лагерь — под замок!
Нам с Мадлен удается застрять на дворе, мы спрятались в уборной. А потом? Как нам потом? Ничего, выберемся. С помощью господа бога и Вилли...
*
Два часа.
Появился комендант.
Зондерфюрер.
Офицеры СС.
Грузовик — солдаты СС. Еще машина, три автобуса...
Сомнений уже нет.
*
Ручной пулемет посреди двора.
Отпирают барак. Выводят. По двое, по трое. Их сопровождает вооруженный солдат и офицер гестапо.
...Луи.
Нас отделяют тонкие доски забора. С Мадо впиваемся в щель.
Они идут цепочкой. Солдат впереди, офицер замыкает. Луи почти что касается забора.
Его лицо сегодня особенно красиво, печальной и привлекательной красотой. Красота в смелых глазах, в длинных ресницах, гордых губах.
Мы двигаемся за ним от щели к щели, и нам слышно, как офицер говорит Луи:
— Послушайте, известно ли вам, что германская армия перешла в наступление?
— Возможно, но это ничего не меняет.
— Меняет или не меняет, коммунисты биты. Капитулируют.