Так хорошо, что один день отделяется от другого ночью и сном. Человеку передышка. Мне требуется передышка. Отдыха от самой себя.
Утром бродила среди надгробий Некрополя Александро-Невской лавры: Достоевский, Глинка, Чайковский... Прикасалась рукой к плитам.
А вот и набережная Мойки, 12. Села на скамейку у памятника во дворе, смотрела на окна кабинета Пушкина. На душе волнение. Нашла Конюшенную церковь, где Его отпевали. На середине небольшой площади круглое строение с полуразваленной крышей и разбитыми аркадами — круглый рынок! Тот самый, где Ему, умирающему, покупали мороженую морошку. А вот «Бакалейная лавочка за углом», тут Пушкины забирали продукты в кредит, заборную книжку которой с мелко исписанными листками видела только что в витрине музея.
Подсела к двум старушкам. Ветхие, в одинаковых натянутых на уши пикейных шапочках. Завела с ними разговор. Одна бестужевка, другая «смольнянка». Смольный институт кончила. Учительницы. Пенсионерки. Блокадницы. Петербурженки. Сначала беседа шла на русском, потом перешли на французский — уловили в моей русской речи легкий налет французского акцента и приняли за француженку, но я объяснила им, как люблю их Ленинград и как хочу жить в нем.
Если правда то, что если очень хотеть, то сбудется — я буду жить в Ленинграде. Старушки слушали и, слушая, смотрели на меня с любопытством и все пытались помочь мне своими старушечьими советами.
Уже совсем смеркалось, когда по их совету я отправилась на Острова, на Стрелку смотреть закат. И день завершился. На самом краю Елагина острова. Над самым заливом. Деревья с застывшими в сумерках кронами молодой листвы недвижимы. Солнце садится в море. Восхитительно.
Все во мне бурлит от полноты чувств. А завтра уезжать. Стало грустно.
Думы о моей будущей книге больше не смущают меня. Нет-нет и возвращаюсь к беседам с моим спутником в поезде: «Напишите, Марина, будет интересная книга...» — «Заставить себя пережить все заново? Нужно ли?» — «Нужно!»
Что-то сдвинулось в душе за эти пять дней, пролетевших в Ленинграде.
Город на Волге казался мне таким же прекрасным, но решение мое жить в Ленинграде стало непреклонным. Желание превратилось в потребность. Я вдруг поняла, физически ощутила, что Ленинград — моя родина, мой Дом. Тот причал, до которого мы с Вадимом так долго добирались.
Пришла Жанна со своим другом, и мы втроем сочинили в Москву письмо-просьбу о разрешении мне жить в Ленинграде. Я рассказала коротко о себе, что, как всегда, мне далось нелегко. И теперь в глубине моей души появилось ожидание.
Надеюсь ли? И да и нет. Может быть, судьба расплатится со мной счастливой переменой, событием, которое покажется мне чудом? Маленькая надежда на чудо мелькает иногда. Но даже если чуда этого не произойдет, подаренные мне пять дней в Ленинграде останутся в моей жизни событием. Должно быть, из таких событий и складывается жизнь человека. Навсегда запомню мое душевное волнение, мой внутренний восторг от мысли, что хожу по Ленинграду.
А сколько там знакомых! Места, где ходила Сонечка Мармеладова и Раскольников, «старуха процентщица» и сам Федор Михайлович, и где Чайковский... и где Пиковая дама... и где Германн... и где... Я не представляла, сколько у меня там знакомых! Неизмеримо больше, чем в Париже.
Лето прошло. Запах дыма от поленьев и горящей осенней листвы. Так пахнет, должно быть, тоска по родине — запах дыма, встающего над кучами листьев, которые сжигают осенью на улицах.
Хожу на работу, после школы ко мне приходят мои домашние французы. Все — как было. Вечерами, после чая, укладываюсь в постель и читаю допоздна. Стараюсь не думать о прошлом. Не так-то легко это мне дается. Как ни стараюсь, а память нет-нет и уводит в теперь уже далекое прошлое. И тогда я говорю себе: «Расскажу. Напишу. Непременно. Надо торопиться».
Январь. Год тысяча девятьсот пятьдесят седьмой. Хочу жить не обывателем. И еще, хочу не быть чужой. Я не пришла сюда со стороны. Моя связь с Родиной, которую я так остро ощутила в Ленинграде, не порыв, налетевший извне, это — сама моя сущность.
Проходит неделя за неделей, за месяцем месяц. Все, как обычно. Как было. Школа. Районная библиотека. Домашние французы. Вечера с тетей Варей. Жанна забегает изредка и ненадолго.
Май тысяча девятьсот пятьдесят седьмого. Весна залетает ветром в отворенное окно. Раскрыла балконную дверь, впустила в комнату простор, и праздник, и музыку. Светлая улица, светлые одежды людей. С праздником вас, дорогие люди!
Из Москвы пришла открытка-извещение! Мне разрешили жить в Ленинграде!