Пока острили, ухаживали за мной, шутили — было легко и просто. Но когда заговорили о Тасе, об ее отъезде в Россию, Степан Гаврилович вдруг желчно сказал:
— Россия теперь — никакая не Россия. Большевики из России СССР сделали. И народа русского тоже нету больше: стал «советский».
— «Фигаро» за такие речи деньги платит, Степан Гаврилович, — холодно отрезал Костров.
Мне показалось, Степан Гаврилович не слушал. Он сидел, подперев кулаками голову, и молчал. Чай давно остыл. На столе — недопитые стаканы. Дымят в пепельнице незатушенные сигареты.
Вадим Андреевич встал, походил по комнате, вернулся к столу:
— Вот так-то, Степан Гаврилович. На нашей родине происходит небывалое, а вы этого не хотите видеть...
Дым плотными сизыми пластами тянулся в широко отворенное окно, и я вдруг увидела, что за окном почти совсем побелело.
— Утро, на дворе уже утро! — крикнула я, и вдруг мне стало почему-то стыдно. Я соскочила на пол.
— Ну и пусть. Сегодня ведь воскресенье, — сказал Степан Гаврилович. Он тоже поднялся.
— Я еще приду к вам, Степан Гаврилович.
— Буду ждать вас, Марина...
Провожать меня пошел Вадим Андреевич.
Мы вышли на тихую в предрассветной рани площадь Итали.
— Погуляем? Ночь-то всё равно уж пропала, — сказал Вадим Андреевич.
— Пойдем.
Улицы были еще освещены фонарями. Асфальт блестел от росы. Пахло липой. Тени от деревьев падали на тротуары темными кружевами. Они чуть покачивались, и у меня от этого кружилась голова. На площади Обсерватории было пусто. Мы сели на гранитные ступени памятника Нею. В светлеющем небе висела белесая луна и слабо поблескивали зеленоватые звезды. Я стала искать Большую Медведицу.
— И я был астрономом, — поймав мой взгляд, сказая Вадим Андреевич, тоже всматриваясь в звезды. — И, представьте, мальчишки, а ведь неплохо разбирались в небе: знали и Сириус, и созвездие Ориона. Я потом в Париже искал их. Находил и радовался, будто друзей детства встретил.
С грохотом пронеслось несколько грузовиков: с центральных рынков повезли снедь по Парижу. Потом, тихо позвякивая, прошел первый трамвай. Город просыпался. Становилось свежо.
Мы дошли до Люксембургского сада. Потом повернули обратно, постояли у фонтана на площади Обсерватории и отправились на улицу Веронезе.
— Я, Вадим Андреевич, сегодня будто в Россию съездила, — сказала я, когда мы подошли к отелю.
Вадим Андреевич молчал. Легкие волосы его, зачесанные на косой пробор, золотились под светом висевшей над входом лампочки.
— Тася, поди, до Берлина скоро доберется, а мы с вами только с ее проводов возвращаемся, — сказал он вдруг и, глядя в сторону, добавил: — И у меня тоже ощущение, будто по моим Мещерам побродил.
Я взяла у него свой портфель:
— Не увидел бы месье Дюма. Сердится, когда поздно домой являюсь.
— Хозяин отеля, что ли? Спит еще, наверно. Хороший, кажется, человек, Тася рассказывала.
— Очень. Только сердитый. Думает, мы маленькие. Другой раз так отчитает...
— Марина, скоро День коммунаров. Вы ходите на демонстрацию к Стене федератов?
— А вы?
— С тех пор, как в Париже.
— А я нет.
— Почему?
— Сама не знаю. Наверно, потому, что никто из моих знакомых не ходит. Жано — мой друг, вы знаете его, — приглашал раз, а я в тот день не смогла.
— А со мной пойдете?
— Пойду.
— Я приду за вами?
— Хорошо. И Степан Гаврилович пусть...
— Нет. Степан Гаврилович не пойдет. Он не ходит.
— А почему?
— Спивается Степан Гаврилович. Жаль.
— Да, Тася мне говорила. И еще Тася говорила — очень он замкнутый.
— Очень. Наглухо заперся. Такой, как сегодня, редко бывает.
Вадим Андреевич взял мою руку и чуть подержал в своей.
Встав на носки, я потянулась к звонку. Дверь щелкнула и бесшумно отворилась.
— До скорой встречи? — сказал Вадим Андреевич тихо и, мне показалось, нерешительно.
— До скорой, — отвечала я тоже почему-то шепотом.
Глава тринадцатая
Вадим Андреевич пришел за мной, и мы отправились к Стене федератов. На площади Насион, где обычно бывал сбор, Вадим Андреевич купил мне красных гвоздик, и мы примостились около решетки метро. Площадь гудела. Вдруг совсем близко позвали:
— Костров! Камарад Костро‑ов!..
Мы обернулись. В открытом грузовике стояло несколько парней, и один, в синем берете, подняв руку и улыбаясь, звал Вадима Андреевича.
— Здоро́во, Жежен! — крикнул Вадим Андреевич.
— Э-э, да вы там все!..
— Валяй к нам, Костров! Тут неплохо.