Мы торопились на площадь Пантеон. Сбор был назначен около юридического факультета. Пойдем в Ситэ-Университэр, в студенческий городок, — там из столовой несправедливо уволили двух студентов-подавальщиков.
Жано стоял посреди тротуара и, широко растопырив свои длинные руки, останавливал выходивших из Сорбонны студентов; пропуская одних, задерживал других: «Стоп! В Ситэ... Все, все в Ситэ!.. Уволили Пелисье и Дарбуа!.. Студенты без работы... Восстановить парней!.. Кто, как не мы сами...»
— Здоро́во, старик!.. — крикнул ему Рене.
— Кой черт держит вас там дольше всех!
Жано шагнул нам навстречу. Он злился.
— Ты очаровательно сердишься, старина... — сказал Рене, глядя на него с нежностью.
— Ах, оставь! Ступай скорее на медицинский. Волоки их сюда...
— Жозе! — позвал Рене.
— Бежим, Марина!.. — Жозефин схватила мою руку, и мы бросились за Рене.
— Стой! Куда? — Жано вцепился в мой локоть. — Марина, ты не со мной?.. — и вскинул на меня глаза. Глаза громадные, черные, блестящие.
— Хорошо, Жано, мы вместе, — сказала я и стала рядом.
— Вот тут и стой. — Он зажал мои пальцы в своей мягкой ладони и, не отпуская, повернулся навстречу красивой паре: — Соланж! Здоро́во, Гийоме!.. Минутку... Стоп!..
— Что это означает? — спросил белозубый Гийоме, показав глазами на нашу компанию. — Ты что баламутишь Латинский квартал?
— Давай, старик, спускайся с орлиных высот, — сказал Жано, — пойдешь с нами!
— Куда?
— В «Университетскую взаимопомощь»...
— Что делать?
— Порядки наводить!
— Что там еще стряслось?
— Ребят с работы уволили! Пошли!
— Справедливость восстанавливать?
— Совершенно верно. — Жано улыбнулся.
Гийоме пристально поглядел на него. Мне показалось — с грустью.
— Сложишь ты когда-нибудь свою голову, Жан.
— Если во имя того, ради чего живу — не пожалею. Извини за выспренность.
— До свидания, Жан, — сказал Гийоме. — Ты подашь мне руку? — Он протянул Жано руку ладонью кверху.
— Конечно. Почему же нет?
Мы стояли с Жано и смотрели, как, сдвинув черный берет на затылок, Гийоме переходил на другую сторону улицы. Он держал за плечо голубенькую Соланж. Он что-то говорил ей.
— Кто это? — спросила я.
— Студент с нашего факультета, — ответил Жано не сразу. Он смотрел вслед уходящей паре.
— А что он так?
Жано повел плечами:
— Не понимает. Может быть — не хочет. — Он решительно повернулся. — Ну как, пойдем?
Нас собралось уже порядочно. Студенты шумели:
— Пошли!..
— Есть хочется!
— А чего еще ждать!
— Справимся! Нас уже достаточно...
— Отлично. Пошли, — сказал Жано. Он повернул меня за плечи, и мы пошли с ним впереди.
— Наши аристократы, — сказал Жано.
Франсуаз и Луи шли к нам через дорогу.
— Вот это колонна! — сказала Франсуаз. — Здо́рово, просто замечательно!
— Да-а, протянул Луи, пристраиваясь подле Жано, — выглядит солидно. — В голосе Луи мне послышалась ирония.
На углу бульвара Сен-Мишель мы увидели Жозефин с Рене. С ними еще пятеро парней и две девушки. Все с медицинского факультета. Они присоединились к нам, и мы пошли по Бульмишу до площади Обсерватории, и дальше через парк Монсури в Ситэ-Университэр. Мы шли мирно, без выкриков и возгласов, и люди не обращали на нас внимания. Шагали в ногу. Франсуаз иногда сбивалась, но, подскочив, опять попадала в ногу.
— Марина, ты не знаешь, — спросила Франсуаз, — за что уволили студентов?
— Ни за что. Жано узнавал.
— Мадам директрисе улыбаться не захотели, — сказал кто-то сзади.
— Когда во Франции будет революция, мадам директрису «Университетской взаимопомощи» первую призовут к ответу.
— За что?
— Не дает студенту забывать, что благодетели его кормят.
— Ну да — кормят. Работают — вот и кормятся, — сказала я.
— Кстати, официант бистро кормится за счет хозяина и еще оклад получает, — сказал Рене.
— Собственно, почему наша студенческая столовка называется «Университетская взаимопомощь», никак не пойму, — говорит Жано. — Где тут ее «взаимо» и в чем «помощь»?
— А пятифранковый обед? Это тебе не помощь? — смеется Луи.
— По-омощь...
— В общем, дерьмово, — с хрипотцой в голосе произносит Рене, затянувшись сигаретой. — Парням теперь либо с голоду помирать, либо с университетом расставаться.
— Будем воевать, — говорит Жано.
— Рене, как ты думаешь, душа существует? — спрашивает, как обычно невпопад, Франсуаз.
Жано улыбается:
— Моралисты сделали из нее тюремщика, Франс.