— Душа — это...
— Животворящая сила...
— Благородные порывы...
— Вдохновение. Великие устремления, — заканчивает Жано.
— Жано сегодня в ударе, — говорит Луи.
Какое-то время мы идем молча.
— О чем ты думаешь, Луи? — спрашиваю я.
— О легких хлебах времен Людовика-Филиппа! — говорит Рене.
Луи пытается обратить всё в шутку:
— Люблю мое собственное малодушие, старик, мой индивидуализм люблю. Очень уж глубоко засели во мне отягчающие пороки моего класса.
— Которым я поддаюсь, потому что не нахожу в себе силы противостоять им, — добавляет в тон ему Рене.
— Будет тебе, Рене, — прошу я. Я люблю Луи, нашего аристократа, и меня бесят постоянные издевки Рене.
— Они хотят преобразить мир, Марина! — говорит Луи.
— Преобразишь, черта с два!
Франсуаз опять заговорила о душе.
— Ты опять о душе? — смеется Жано.
— Ну ее, душу, в такой чудесный день!
— Это годится для дождливой погоды...
— А всё-таки, может быть, душа — самое главное?..
— Какой ты злой, Рене.
— Это потому, что я счастлив...
Мы подошли к Ситэ-Университэр.
— Постарайтесь только без драки, — говорю я.
— Кто это там боится драки? — кричит за спиной Рене.
— Марина, — говорит Жано.
— Марина? Я так и знал.
В столовой было не много людей, и мы расселись кто где, и на нас не обратили внимания. Жано и я прошли в глубь зала, Рене и Жозефин сели за соседний столик. Франсуаз и Луи застряли у входа, там и уселись.
Я посмотрела вокруг: наших много. Но за столиками и «камло дю руа» — «королевские молодчики». Холеные, прилизанные, в надвинутых на одно ухо беретах. Монархисты. «Королевские молодчики» — патриоты, мальчики, которые приезжают в Сорбонну на своих автомобилях, у которых есть еще за́мки предков, верховые лошади, аристократическое чванство и показное рыцарство.
Молодчики «Аксион Франсез» заявляют, что они внуки и наследники Рабле и Мольера лишь потому, что имеют возможность их изучать.
Наш Федеративный союз студентов в постоянной с ними вражде, с этими голубчиками из «Аксион Франсез»; да еще с молодчиками полковника де ля Рокка из «Боевых крестов». Этот граф сколачивает свои фашистские бригады под лозунгом: «Преградим путь красной опасности». Оголтелые проводники фашизма. С этими у нас — насмерть!
— Что-то мало камло сегодня, — шепнула я Жано.
— Наверно, не знали. А то бы... — ответил он.
— Может быть, не будет драки, а, Жано?
Жано молчал. Я испытывала чувство легкой тревоги. Одно дело — драка на улице, другое — в столовой. Жано мельком взглянул на Рене, шаркнул стулом и встал. Потом поднял руки и попросил минутку тишины. Лицо его было строгим.
Жано рассказал о том, что директриса столовой уволила студентов-подавальщиков Пелисье и Дарбуа только за то, что они не позволили мадам разговаривать с ними в оскорбительном тоне. Она попрекала их даровыми обедами, будто ребята получали эти обеды как милостыню!
Пока Жано говорил, я вглядывалась в лица сидевших вокруг и старалась угадать их настроение.
Рене посматривал тоже, и Жозефин подмигивала мне, и всё шло как будто ладно, и настроение у всех было единое. «Королевские молодчики» и те сидели тихо и не двинулись даже тогда, когда Жано объявил, что Федеративный союз студентов потребует от Административного совета взаимопомощи рассмотреть это дело. Студенты Парижа, студенты Сорбонны, не только что директрисе, а и самому господу богу не позволят посягнуть на свое достоинство... Кое-кто даже захлопал.
— Как по маслу, — подмигнул мне Рене.
— Та́к держать, Жано! — Жозефин с восхищением смотрела на Жано.
Всё идет хорошо, думала и я. Всё идет лучше, чем я ожидала. Студентов восстановят. И не будет драки. Теперь уже не будет. А Жано... Я даже не знала, какой он, этот Жано.
Я бросила случайный взгляд на закрытую дверь, и вдруг она распахнулась, и на пороге остановилась мадам директриса. Она стояла и смотрела на Жано и, конечно, всё слышала.
А Жано громко продолжал:
— Студенты не позволят унижать себя!
Заметив мадам, он посмотрел ей в глаза, догадываясь, что директриса за дверью подслушивала.
Вдруг мадам взорвалась:
— Я больше не пущу вас в «Университетскую взаимопомощь»! Слышите? Я запрещаю вам вход!
— Не имеете права, — сказал Жано спокойно.
— Имею.
— Нет, мадам, не имеете.
Уже застучали ножи по графинам. «Камло» начали вставать с мест. Задвигались стулья. Рене отбросил свой, готовясь ринуться в драку. Жозефин встала. Я тоже. Но тут Жано, подняв кверху обе руки, громко попросил слова. В зале мгновенно стихло.
Едва Жано заговорил, директриса исчезла, и на пороге, как из-под земли, появился вдруг ее помощник — начальник конторы. Он миролюбиво пообещал, что Административный совет соберется в ближайшие дни и все вопросы, беспокоящие студентов, будут разрешены.