Приедем в Париж, а там уже визы. Собраться недолго. Несколько дней — и мы в Москве. И уже живем... где мы живем? Как она называется, наша улица?
— Вадим, какие улицы в Москве?
— Как — какие улицы?
— Называются как?
— По-всякому.
— Ну, какие ты знаешь?
— А зачем тебе?
— Надо.
— Чистые пруды.
— Чистые пруды? Это улица — Чистые пруды?
— Улица.
— А центральная — как?
— Улица Горького.
— Максима Горького — улица?
— Да, Максима Горького.
Вечерами мы будем ходить на улицу Максима Горького, и там сидеть на террасе кафе, под оранжевым тентом, и смотреть на красные и зеленые сигналы светофоров, на сплошные потоки автомобилей, на толпы гуляющих москвичей, и со всех сторон будет слышна русская речь, и с непривычки мы будем поминутно оглядываться. Потом на террасу хлынут мальчишки-газетчики с вечерним выпуском...
— Вадим, как называется в Москве вечерняя газета?
— «Вечерняя Москва».
— «Моску суар»?
— «Ве-чер-няя Москва»!!
Вадим купит последний выпуск «Вечерней Москвы», и, пока он будет читать газету, я буду смотреть на проходящих мимо москвичей. К нашему столику будут подходить друзья — у нас будет много друзей, и мы все будем говорить по-русски, и никто не будет на нас за это коситься.
Потом в кафе придут Тася с Андреем, и мы отправимся к нам пить чай. Мы спустимся по улице Чистые пруды и пойдем к нам, на улицу Воздвиженку...
Я крепко смыкаю веки и силюсь увидеть улицу Чистые пруды и улицу Воздвиженку. И четко вижу, как мы спускаемся по улице Вожирар и идем вдоль чугунной ограды Люксембургского сада к дому, что на углу бульвара Пастер...
— Пойдем, Маринка? — прервал мои мысли Вадим. — Ты заснула? — Он посмотрел на часы. — Перехватим папашу Гюстава; может, уже газеты пришли.
Мы взбирались по крутому обрыву навстречу почтальону. По склону ползли вверх рассыпанные в густой заросли белые домики. То тут, то там рыбачка на скамеечке чинила сети. А за синеющей рощей виднелся дымок от бегущего поезда.
Мы взобрались почти на самый верх, когда Вадим обернулся и, попридержав шаг, показал кивком головы на небо. Я оглянулась: над морем плыла темно-сизая туча.
Налетел ветерок. Шалый какой-то. Стало прохладно. На деревьях зашумели листья.
— Почтальон!
По тропинке шел папаша Гюстав. Увидев нас, он заторопился. Одной рукой он вел велосипед, другой придерживал на ремне тяжелую потрепанную сумку.
— Мсье останется без газет сегодня, — сообщил папаша Гюстав, прислоняя к дереву велосипед, — не пришли, — Он порылся в сумке. — Письмо для мсье.
Козырнул: «мсье-дам» — и повел свой велосипед дальше.
Вадим пробежал глазами листок и протянул мне:
— От Сергея Кирилловича. В пять часов есть поезд на Париж! Едем!
Мы спускались по крутому обрыву, и я читала:
«Сегодня уезжаю в Испанию. Мне разрешили. Я ведь военспец. Будьте оба здоровы и счастливы. Ваш Сергей Осетров».
В Париж мы приехали под утро. Прощай, океан, прощай, маленький Филипп. В Испании война...
Глава тридцать третья
Париж бурлил митингами: «Самолеты — Испании!»; «Дайте танки Испании!»; «Пулеметы — Испании!..», «Помогите Испании!..»
Сборы на Испанию! Концерты в пользу Испании!
Митинги... Митинги... Митинги...
Создавались первые комитеты помощи Испании, отправлялись первые отряды добровольцев. Жежен у себя в ячейке стучал кулаком по столу: «Что вы все как сумасшедшие! А тут кто останется?»
Из Касабланки Рене и Жозефин ехали в отпуск к деду в Бретань — застряли в Париже. К нам прибежал Рене:
— Послезавтра отправляюсь...
Ваня бушевал:
— Не я буду, если не поеду! Беляки пачками к фашистам подаются, а я, коммунист, сижу тут как последний дурак!
Левая пресса пестрела жирными заголовками, напоминавшими, что Франция по договору обязана поставлять Испании военное снаряжение, что помощь Испании — спасение Франции, спасение мира.
Правая пресса вопила: «Франция не должна вмешиваться! Война в Испании — это война гражданская. Национальные интересы Франции требуют невмешательства».
Правительство Народного фронта закрыло границу: «Мы не можем рисковать... Мы ответственны за жизнь страны... Франция хочет мира...»
Понемногу Париж стал входить в свои берега. Вновь были переполнены кафе, рестораны. Потом наступил осенний сезон — ска́чки в Лоншане, песенки Мистангет,
Морис Шевалье... «Красный пояс» Парижа слал в Испанию добровольцев. Они отправлялись туда любыми путями: пешком через Пиренеи, переходили границу с подложными документами, пробирались путаными горными тропинками. Оттого, что Блюм закрыл границу, Франция не перестала быть Францией.