Шеф не успел мне ответить — мадам Ламбер постучала в окошечко и позвала меня к телефону.
— Марина, я восстановлен в советском гражданстве! — донесся из трубки голос Вадима. — Алло, ты слушаешь, Марина?
— Да-а...
— Маринка, ты — тоже советская гражданка!
У меня перехватило дыхание. Наверно, так всегда бывает у людей, когда на них обрушивается счастье.
— Мы поедем в Латинский квартал, да, Вади?
— Куда хочешь.
— Нет, на остров Сен-Луи! Посидим на набережной позади Нотр-Дам. А потом...
— Куда угодно.
— Потом пойдем на Бульмиш. Заглянем в «Кафе де ля Сорбонн», спустимся в нижний зал... Нег, туда не надо — будет грустно. Лучше дойдем до площади Обсерватории, завернем в кафе «Клозери де Лиля».
— Согласен.
— А потом?
— Куда хочешь.
— В «Шехерезаду», — пообедаем по-русски.
— Вот это уж нет.
— Ну, во французский, к Прюнье. Шикарно.
— Мы просто купим бутылку доброго божоле и закатим пир дома, — сказал Вадим.
Мы сели в автобус, поехали в Латинский квартал и там ходили по милым сердцу улицам. Улицы моего счастья — деревья, фонари, скамейки на тротуарах. Латинский квартал... моя юность. Здесь своих друзей встретила. И всё это уйдет, и станет далеким, может быть чужим. Сердце больно защемило. Потом мы шли по улицам Бонапарта и Святых отцов, останавливаясь и заглядывая в витрины магазинов, где были выставлены книги, и Вадим говорил: в СССР книги — вещь доступная, у нас будут любимые книги, какие мы только захотим.
Потом мы спустились к реке и ходили по набережным, под деревьями, окаймлявшими Сену, смотрели на огни больших мостов. Я думала о моей встрече с Россией, поглядывала на Вадима, и мне так много хотелось ему сказать! Но Вадим, попыхивая трубкой и щуря глаза, смотрел куда-то вдаль. Молчал. И я ничего ему не сказала.
Прощай, Париж, и всё, что пережито здесь. Я люблю тебя, Париж! Я всегда буду любить тебя, Париж. Мою юность...
Паспорта наши пока оставались в консульстве, и отъезд затягивался из-за каких-то формальностей. Жизнь шла как будто по-прежнему, но земля под ногами стала прочной: у нас теперь была Родина — СССР, Россия. И от этого появилось чувство особой уверенности.
Быстро наступило лето, — лето тысяча девятьсот тридцать седьмого, самое необыкновенное лето в моей жизни. В Париже открылась Международная выставка.
Каждый день какая-нибудь страна открывала свой павильон. Мы ждали, когда откроется советский.
В тот день мы поехали на выставку рано. Ждали в толпе около дверей советского павильона, и, когда двери открылись, мощным потоком нас внесло в зал.
— Ага, вот она, шестая часть земли с названьем кратким — Русь, — сказал Вадим.
На стене висела огромная карта СССР. Она была составлена сплошь из драгоценных камней, сложенных наподобие мозаики. Здесь были нежно-голубые топазы, изумруды, яшма, золотистый хрусталь, горный дымчатый, рубины огромных размеров — неиссякаемое богатство уральских недр. Рубиновые звезды обозначали столицы советских республик, аквамариновая лента — Северный морской путь. Нефтеносные районы, угольные, рудные бассейны были выложены из агата и яшмы.
В толпе тут и там слышно: «Россия ушла на сто лет вперед!..» — «А ведь только двадцать лет, как существует!..»
Мы встретились глазами с Вадимом. Глаза Вадима улыбались.
— Пойдем походим? — сказал он. — Потом еще вернемся.
— Может быть, схлынет немножко, — сказала я.
Кивком Вадим показал в сторону входа — сплошные потоки людей.
Мы переходим вместе с толпой из зала в зал, разглядываем большие фотографии новых домов, новых заводов, фабрик, шахт, школ, больниц, университетов, новых улиц в старых городах, новых городов в тайге. Магнитогорск, Уралмаш, Челябинск, новые нефтяные районы, железные дороги в пустынях, полет в стратосферу, прокладка Северного морского пути, челюскинская эпопея, полярная экспедиция на дрейфующей льдине, беспосадочный полет в Америку, парад физкультурников на Красной площади, девушки-парашютистки, макеты новых заводов, макеты театральных постановок, книги, книги, книги... Огромный глобус, и на нем — место высадки полярников, Северный полюс, морские станции... Документы жизни, насыщенной трудом, трудом и трудом.
Вадим застрял около модели какого-то сложного станка. Я отошла в сторонку, ожидая его. Я видела, как люди останавливались около этой модели, обращались к Вадиму, очевидно принимая его за сотрудника павильона, и Вадим с готовностью им что-то показывал и объяснял.
Был уже вечер, когда мы возвращались домой. Метро было переполнено, и мы решили пропустить один поезд и сели на скамейку. Поезд ушел, и перрон опустел. Поодаль стоял молодой человек, который тоже не поехал. Вадим раскрыл «Пари суар», а я от нечего делать стала наблюдать за молодым человеком. Мне показалось, что он следит за нами. И даже вот не уехал почему-то.