Когда мы с Вадимом провожали его к выходу, папаша Анри вдруг остановился.
— Дай-ка мне твою ручку, — попросил он Вадима и направился к столику, где лежала книга отзывов.
Привалившись грудью на стол, он старательно вывел: «Советский Союз — это действительно родина всех трудящихся. Спасибо, товарищи. Старый металлист Анри Меселье».
Сразу же завладел книгой ожидавший рядом господин: «Павильон СССР — дым и обман. Маркиз де Ш.». Вадим тут же продолжил маркизову строку: «Как жаль, что в этой книге даже идиотам, разрешается выражать свое мнение. В. К.» Кто-то протянул руку через мою голову и дернул книгу к себе, — старик в золотых очках. «Советский павильон — сплошная агитация и пропаганда. Г. Лефевр».
Парень в синем берете следил за поединком. Едва этот Г. Лефевр всадил свою точку, как парень вырвал из руку него книгу и еще размашистее Г. Лефевра написал: «Пусть волки рычат, а вы, товарищи, продолжайте. Морис Курто».
Мы уже собрались было уходить, когда к столу привалила шумная компания американцев, — наверное, матросы торгового судна. Здоровенные, с обветренными лицами парни. Один властно наложил свою широкую лапищу на открытую страницу, и они стали читать сверху донизу. Потом хозяин лапищи достал свою ручку: «Ура, СССР! Мы будем вместе с вами сражаться за свободу и справедливость!» Он обернулся к своим, взглянул и жирно вывел: «Американцы».
Глава тридцать седьмая
В тот день утром я поехала к Юльке. Отвезла ей «блюки», как она говорила, длинные спортивные брюки! Она сразу же в них влезла, и мы сели писать письмо Ване. Я водила Юлькиной рукой, и сначала мы рассказали ему про шикарные новые «блюки», спортивные, на помочах, а потом поздравили его с днем рождения, который будет через два дня. Потом мы побегали по саду, а позже Юлька проводила меня до калитки, и я поехала на выставку, где советские друзья обещали принести русских папирос для моих «испанцев».
В павильоне я сразу же устремилась к книжному стенду.
— А-а, Марина пришла! Получай.
— Здо́рово! — Я обеими руками подхватила большой пакет.
— Кланяйся твоим «испанцам»!
— Ага. Поклонюсь. «Старому баррикаднику» нашему ко дню рождения подарок-то какой!
— Во-во. Ты ему и пошли московских.
— Завтра отправим. Вадим Андреевич поищет оказию, чтоб Ване в самый день рождения вручили.
— Добре, Маринка. Приходи, еще дадим.
— Марина! Вот так встреча!
— Луи! Франсуаз!
— Нет, ты смеешься... в такой толпе...
Мы обнялись, разглядываем друг друга.
— Миллион лет не виделись, — говорю я.
— А ты выросла, — говорит Луи. Он смотрит на меня дружески, и я вижу — Луи рад встрече, как и я.
— Фу-ты, элегантные какие! — Я увлекла их в сторону, за столик, а потом, чувствуя тут себя немножко хозяйкой, водила из отдела в отдел. В «Уголке Северного полюса» я показала им портреты Шмидта, Водопьянова, Папанина... Первых советских полярников! Луи читал тексты их сообщений с полюса, а я не спускала глаз с него, следя за каждым движением на его лице.
— Русские Колумбы, — небрежно проговорил Луи, и в его голосе прозвучало что-то такое, от чего мне уже не хотелось ни показывать, ни рассказывать.
— Что Вадим? — спросил Луи.
— Здесь он.
Вадим разглядывал какую-то громоздкую машину.
— Выпущена Советским Союзом, — сказал Вадим здороваясь и пожимая руки одновременно Луи и Франсуаз, и показал Луи глазами на машину. — Изготовлена целиком из советских материалов, советскими рабочими и советскими инженерами.
— Социалистическая машина, — сказал Луи, и в тоне его прозвучала ирония.
— Правильно, — ответил Вадим. — И тени ворованного труда в ней нет, в «социалистической» этой машине. Тут есть над чем подумать, Луи.
— Может быть.
Луи слегка покраснел.
Я всё-таки повела их к карте СССР. Вместе с нами втиснулся в толпу старик и следом за ним — парень. Оба они долго вглядывались в карту.
— Эх, разлука ты, разлука, чужая сторона! — вырвалось у парня. Он посмотрел восхищенными глазами на старика. — Что делается, а?
— Ох‑хо‑хо‑хонюшки, трудно жить Афонюшке на чужой сторонушке! — вздохнул старик.
— Русские? — прошептал Луи.
— А что это они? — спросила Франс.
— Ностальгия.
Франсуаз довольно рассеянно восторгалась драгоценностями, и почти сразу же ей стало «нечем дышать» и она «устала от толпы», и мы пошли к выходу.