По вечерам аптекарь с женой слушают Лондон.
*
Папаша Анри говорит — вся надежда на русских. Только Советский Союз и ударит по-настоящему...
Папаша Анри говорит, что всякий честный француз убежден, что Россия — выжидает...
Все — говорят.
Я — ничего не говорю. Моя жизнь перестала ткать свою нить, и мое существование словно повисло в воздухе.
*
С утра до ночи за окнами топот чугунных солдатских сапог; солдаты небольшими колоннами отбивают шаг в такт песни: «Весь мир в развалинах ляжет, к черту его...»
Консьержка меня уверяет, что по всему Парижу горланит одна и та же кучка фрицев, только гоняют их по разным районам в разное время. «Ему не хватает бошей на все напаханные территории».
*
Сегодня в коридорах метро видела наклейку: «Долой оккупантов!»
*
Снова иду на улицу Гренелль.
Ходить в советское консульство небезопасно. Сыщики наблюдают из окон квартир, расположенных напротив консульской парадной, и регистрируют каждого входящего и выходящего,
Всё-таки я хожу.
Секретарь, который меня всегда принимает, сегодня держался странно — сдержанно, непривычно сухо.
Впрочем, может быть, мне это показалось.
Ночью
Не могу освободиться от какой-то внутренней тревоги.
Стараюсь не думать о консульском секретаре.
*
Утром на стене нашего дома объявление, подписанное комендантом «Большого» Парижа, — аккуратный столбик имен расстрелянных за саботаж.
Люди подходят, читают, снимают шляпы.
*
После работы я прихожу в свою мансарду, и часами лежу с открытыми глазами, и смотрю в скошенное над крышей оконце, и у меня не возникает желания вернуться к чему-то или к кому-то, вновь обрести привычный мир.
Мне пришлют визу...
Я поеду в Россию...
Вадим ждет.
Вадим меня ждет...
Ноябрь
Пришла Мадлен. Повернула в двери ключ и показала листовку:
Не ходите на их концерты. Не смотрите на их парады. Игнорируйте их... Они разговорчивы — не отвечайте им. Они улыбаются вам — отворачивайтесь...»
— Вступайте в бой... — говорит Мадо.
*
Девятников приходил! Ездил, оказывается, в Нуазиле-Сек — пригород Парижа, где живет папаша Анри. Стоял, бедняга, долгие часы за выступом дома, ждал старика, чтоб узнать про меня, про Вадима. Спрашивал, не нужно ли мне денег, и сказал, что не заходит ко мне — боится, что как эмигрант он может помешать разрешению на мой въезд в Советскую Россию...
Спрашиваю папашу Анри: трезвый был? Трезвый, говорит. Ну, значит, болен Степан Гаврилович.
*
Пришел ко мне Марсель! Пришли вдвоем с Мадо. Худой, лицо усталое, запавшие глаза. Ушел из плена, в Петивье. Там такая неразбериха, что хоть все разбегись. Фрицы совсем охмелели от побед, им не до пленных.
Марсель рассказывал о смертоубийстве на запруженных беженцами дорогах в дни «Великого исхода». Он говорил о предательстве в армии, о предательстве правительства и о тех, что открыли фашистам ворота Франции...
Я не спускала глаз с его усталого лица. Что-то в нем непривычное, что-то появилось новое. Марсель — не Марсель,
Что делать собирается? «Не забывайте, Марина, что я — француз...»
Что-то совсем непохожее на прежнего Марселя.
В метро
На стенах коридоров, на ступеньках — белой краской: «Французский народ никогда не будет народом рабов!»
На улице
На стенах домов белые листки: «Смертная казнь за всякое повреждение средств связи!»
Утром в лаборатории
Мадам Бартелеми мне шепнула, что этой ночью гестапо арестовало их знакомого кюре. У священника обнаружили склад оружия.
Сегодня в газете «Матэн»
...национал-социалисты — подлинные друзья рабочих... Германия никогда не хотела войны... Войну навязали ей еврейские банкиры, которым войны нужны...
*
В «Эвр» какой-то дурак написал, что Москва одобряет сотрудничество с нацистами...
Есть от чего осатанеть.
*
Станция «Радио-Пари» врет с утра до ночи. Никто ее не слушает, никто ей не верит.
Никакую другую слушать не дают.
«Матэн», «Пти паризьен», «Эвр», «Пари суар»... — подделка, одна сплошная фальшивка.
*
Живем без газет, без радио.
*
Сегодня у киоска парень остановил свой велосипед, попросил последний выпуск «Вечернего вруна», и киоскерша, старая женщина, молча и серьезно протянула ему «Пари суар».
Декабрь
Ночь. Холод. Немцы вывезли уголь. От мертвой батареи центрального отопления леденит. Натянула еще один свитер, самый толстый. Не согреться.