В этом же разделе рассматриваются примеры, когда идиома представлена в модифицированном виде (изменена ее сочетаемость, в нее добавлено слово и т. п.), однако идиоматический смысл выражения все равно играет в высказывании ключевую роль.
Схематическая запись: идиома АБ проявляется в тексте непосредственно (или идиома АБ проявляется в тексте как АхБ, где х – добавленный элемент).
Эталонный пример:
«Я повторяю еще про себя под сурдинку» («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – идиома под сурдинку дана в своем непосредственном значении.
Этот раздел нужно рассматривать как отправную точку для всех остальных. В нем мы выборочно приводим образцы употребления идиом и коллокаций, подробно их не анализируя. Однако сама по себе фиксация использования «готовой» лексики в стихах очень важна: многочисленные примеры показывают, что для Мандельштама (начиная с самых ранних стихов) идиомы и коллокации – привычный языковой материал, лежащий в основе поэтических высказываний.
1.1. Нормативное употребление
В эту группу входят выражения, связанные с разговорной экспрессией (восклицания, проклятия), пословицы, поговорки и идиоматические сочетания, которые в рамках стихотворения используются нормативно, в соответствующем их значению контексте. Подобные таблицы с примерами разговорно-бытовых элементов (в том числе синтаксических конструкций) приведены в исследовании Ю. И. Левина [Левин 1998: 132–134]. Наш перечень пересекается со списками ученого, но мы охватываем больший круг устойчивых сочетаний, включая в него пословицы и иногда – коллокации.
Идиомы и коллокации здесь представлены в своих словарных значениях, семантических сдвигов нет или они минимальны.
Примеры даны списком, в хронологическом порядке, как правило без комментария.
Глубокой тишины лесной («Звук осторожный и глухой…», 1908)
И слово замирает на устах («Мой тихий сон, мой сон ежеминутный…», 1908?)
Наверх всплывает, без усилий («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910)
С самого себя срываю маску («Темных уз земного заточенья…», 1910)
Он подымет облако пыли («Отчего душа так певуча», 1911)
Я вижу дурной сон («Сегодня дурной день…», 1911)
«Господи!» – сказал я по ошибке («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)
Впереди густой туман клубится («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)
В мозгу игла, брожу как тень («Шарманка», 1912)
Если я на то имею право («Золотой», 1912)
Какая беда стряслась! («Я вздрагиваю от холода…», 1912)
И в полдень матовый горим, как свечи («Лютеранин», 1912)
Будет и мой черед («Я ненавижу свет…», 1912)
И в ярлыках не слишком тверд («Американ бар», 1913)
Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо («Мы напряженного молчанья не выносим…», 1913)
Бессмертны высокопоставленные лица («Египтянин» – «Я выстроил себе благополучья дом….», 1913?)
И с чистой совестью, на шлюпке, / Вернуться на родной фрегат! («Веселая скороговорка…», 1913)
Как трудно раны врачевать! («Отравлен хлеб, и воздух выпит…», 1913)
В сетях соперницы-злодейки («Кинематограф», 1913)
Она заламывает руки («Кинематограф», 1913)
Громоздкая опера к концу идет («Летают Валькирии, поют смычки…», 1913)
Зловещий голос – горький хмель («<Ахматова>», 1914)
Орлиным зреньем, дивным слухом («Encyclica», 1914)
Прежде чем себя нашел («Посох», 1914)
Пусть имена цветущих городов / Ласкают слух значительностью бренной («Пусть имена цветущих городов…», 1914)
Славу свою и покой вкушать («В белом раю лежит богатырь…», 1914)
– Только я мою корону / Возлагаю на тебя («О свободе небывалой…», 1915)
Но, видите, само признанье с уст слетело («– Как этих покрывал и этого убора…», 1915)
Я слышу Августа и на краю земли («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915)
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится («В разноголосице девического хора…», 1916)
С такой монашкою туманной / Остаться – значит быть беде («Не веря воскресенья чуду…», 1916)