— Мы с Джулианом говорили о… ты знаешь. — Халли так быстро покраснела, что было удивительно, что в ее ногах было достаточно крови, чтобы держать ее в вертикальном положении. — Свадьбе. Друг другу. И он, возможно, упомянул что-то о трастовом фонде, который будет выпущен, как только это произойдет. Он, гм… Ну, он спросил, не буду ли я против того, чтобы он вложил эти деньги обратно в винодельню. Когда придет время.
Острая боль пронзила Натали горло.
— Ну, он гораздо более самоотверженный, чем я.
— Нет. — Халли покачала головой. — Его положение луччше, чтобы он помог в данный момент
— Я бы помогла, если бы они попросили. Если бы я подумала, что им нужна моя помощь… — Она оборвала себя взмахом руки, выдавив из себя улыбку. — Я ценю твое предложение помочь, сумасшедшие штаны. Я принимаю его. Я удовлетворю твою потребность в хаосе, пока ты будешь хранить мою тайну среди семьи.
Хэлли медленно закрыла глаза, сжав руки между грудей.
— Спасибо. Настоящим я объявляю себя твоей тайной фавориткой.
— Только не проси меня так тебя называть. — Натали выключила кофеварку и неторопливо направилась в коридор с полчашкой в руке. Перед выходом она остановилась перед Халли, которая чуть не дрожала от волнения. — Мой брат понятия не имеет, во что ввязался, не так ли?
— Вообще-то имеет. — Глаза флористки сверкнули. — Он полностью осознает, что я способна на разрушение, и все равно любит меня. Может быть, он сумасшедший.
— Может быть, — пробормотала Натали, качая головой. — Я уже упоминала, что ты мне нравишься, не так ли?
— Ты мне тоже нравишься. — Хэлли подмигнула и снова растворилась в темноте, прошептав: «Давай, к черту», и исчезла в темноте.
Натали долгие мгновения смотрела в темноту, чувство вины начинало щекотать ей горло. Теперь она втянула в свой план всю свою семью и Хэлли? Будет ли это ложью, которая помножится на тысячу других, когда всего этого фарса потенциально можно было бы избежать с помощью одного унизительного телефонного звонка ее отцу в Италию?
Ага.
Ее голова упала на плечи, беззвучный стон раздался в потолке. Один телефонный звонок. Она могла это сделать. Желательно до того, как она нанесет еще какой-нибудь вред или вовлечет еще кого-нибудь из близких. Но детка, неужели это будет отстой.
Натали яростно чертила в блокноте, водя кончиком шариковой ручки туда-сюда по синей бороздке, которая медленно становилась черной. В ее ушах жужжал звук соединения с Европой. Ее прошиб холодный пот, она взглянула на часы и снова посчитала разницу во времени. Сейчас восемь часов в Италии. Был бы ранний вечер. Она понятия не имела, на что был похож график ее отца, даже не знала, был ли это все еще его номер телефона. Но она не хотела оглядываться на десять лет назад и жалеть, что предприняла эту попытку предотвратить катастрофу.
— Привет.
Оживленный. Ничего не отдал. Это был ее отец.
Боже, на земле не было никого более устрашающего, и она столкнулась с несколькими гигантами, когда занималась финансами. У Далтона Воса был осуждающий взгляд и нехватка времени. Всегда спешил, чтобы сделать следующее лучшее, как будто он боялся покинуть мир, не оставив на нем следа. Он безумно желал, чтобы его винодельня стала самой прибыльной в Напе. Как только это было сделано, он получил…
Скуку. Со Святой Еленой. Его семьей.
Пожар четырехлетней давности казался почти неприемлемым, как будто он не мог признать, что стихийное бедствие взяло над ним верх. Разорвав свой тяжелый брак с Коринн и подписав контракт с Vos Vineyard, он переключил свое навязчивое внимание на команду Формулы-1, без сомнения, вложив гигантскую сумму денег, которую винодельня могла отчаянно использовать.
Напоминание о том, что Далтон сделал с ее матерью, заставило Натали бросила ручку и сесть прямо.
— Здравствуйте, отец, это Натали.
— Да. Появился твой номер, — сказал он почти рассеянно. — Как ты?
— Отлично. Вообще-то я на острове Святой Елены.
— Ах. — Короткая пауза. — Как Коринн? Устала, наверное. Нелегко управлять виноградником, и я уверен, что она уже поняла.
— На самом деле она процветает, — без колебаний сказала Натали. Конечно, между ней и Коринн могли быть трения, но она ни за что не позволила бы этому мужчине думать, что он был самой сильной стороной ее матери. Или что без него ей было хуже. Любая достойная женщина поступила бы так же. — Лучше, чем когда-либо.