– Хорошо, – согласился Простаков. – Я начну, а вы догоняйте.
– Ыгы-гы, – услышал он вслед непонятно от кого, отправляясь к нагруженной машине.
Время шло. Леха выгрузил почти все кирпичи, до каких мог дотянуться, не залезая в кузов.
Разогревшись на работе, он не замечал, как летит время.
«Неплохо бы помощника», – подумал он и поискал глазами двоих бледных.
Арестованные сидели вместе с караульными и о чем-то весело между собой трепались.
– Ты чего остановился! – выкрикнул «разбитая губа». – Давай трудись, а то всю ночь работать будешь.
– Я есть хочу! – промычал Простаков, отбрасывая в сторону кирпич и приближаясь к солдатам.
– Работай, дура, а то командир придет, заставит тебя еще и вторую машину разгружать одного.
– Будет и вторая?
– Будет! Работай давай!
Тут до Лехи наконец дошло. Они вели себя точно так же, как и его старший брат, когда хотел свалить на него работу потяжелее.
Братан постоянно придумывал какие-нибудь причины, по которым он не может убирать хлев. Редко помогал. Всю жизнь весь навоз был на Лехе. Пока Юрка в армии был, он за всей скотиной убирал.
Правда, теперь он там убирает вместо него. Нет! Он же женится, и у него свое хозяйство появится. Опять увернулся.
Подходя к четверым солдатам, греющимся на солнышке, Простаков окинул взглядом двор. Никого. Очень хорошо.
– Куда прешься! Иди грузи! – закричал «отек».
– Мне бы помочь надо, – гундел Леха, приближаясь. – Одному тяжело.
– А ты думал, служить легко! – «Рваная губа» поднялся со своего места – дощечки, положенной на кирпичики. – Давай трудись, запах!
Оба караульных заржали. Арестанты в такт гыгыкнули.
– Я такого полудурка в первый раз вижу, – сказал один из комендачей другому так, чтобы Леха обязательно услышал.
– Вы чего смеетесь? – Простаков подошел вплотную к поднявшейся «рваной губе».
– Смотри, борзеет. Я не верю своим глазам, нам попался борзый запашок, – со своего места встал и «отек». – Иди работай.
Леха обмяк. Они все хотят, чтобы трудился только он. Почему? Ведь сказали всем кирпичи разгружать. И караульные какие-то странные. Они ведь должны заставлять этих, с ошарашенным взглядом, работать.
– Вы чего меня все время запахом называете? От вас больше воняет. Жареной коноплей, похоже, будто прикорм для рыбалки готовили всю ночь.
Оба побитых переглянулись и притухли.
– Неужели так прет? – усомнился «отек», подходя к коллеге и обнюхивая его. – Не может быть. Чего встал, иди работай.
– Мы с тобой вдвоем пойдем, – Простаков своим спокойствием вогнал всю четверку в краску.
Один из караульных начал ржать.
– Ну-ну, – не мог он договорить из-за дурного смеха, – ну ты и чудо, ебть! Ты бы знал!
– Вы будете все работать.
– Смотрите! – воскликнул «отек». – На глаза!
Леха наклонил вперед голову и уставился на обидчиков исподлобья.
– Ни фига себе! Кровью наливаются, как у быка! – «Рваная губа» хотел отойти, но был пойман за грудки и подтянут на двухметровую высоту.
– Ты быка-то видел? – Невообразимой глубины бас извергся из огромного чрева.
Жертва оказалась на грани нервного шока.
– Э!
– Э! Ты чего?! – Караульные начали вставать.
Леха изловчился и другой рукой успел ухватить второго арестанта за шиворот. Он поднапрягся и соединил две головенки.
Раздался глухой звук. Оглушенные солдаты в беспамятстве упали на землю.
Караульные пятились назад. Они не успели достать штык-ножи. В одном прыжке «два ивана» завалил обоих. После падения быстро вскочил. Тук. Тук. Оба в нокдауне. Так и не успели подняться после падения.
Когда солдатики очухались, штык-ножи перешли к Простакову. Да ему холодное оружие и не нужно, и так справится.
– Бегом к машине! – отдал он приказание все тем же заставляющим стынуть в жилах кровь басом. – Передо мной медведи посреди зимы обсирались. Вы слышите, черви? Если кто-то попытается бежать – поймаю и оторву ноги.
В четыре вечера ходом работ решил поинтересоваться начальник гауптвахты – капитан Смирнов. Выдрыхнувшись после обеда, он в прекрасном настроении вышел во двор.
Первыми бросились в глаза аккуратно уложенные кирпичи.
«Молодцы, – подумал он. – Когда солдаты в последний раз так аккуратно работали? Наверное, тот здоровый напахался. Поспокойнее будет».
Долго искать арестантов, а вместе с ними и караул не пришлось. Они сидели рядком на корточках, а перед ними на пенечке, поигрывая ножами, расположился Леха.
Рука капитана инстинктивно потянулась к бедру. Пистолета нет.
«Разоружил охрану. Что у него на уме? Он не убежал. Надо бы за оружием. Поздно. Заметил».
– Идите сюда! – спокойно позвал Простаков.
Капитана передернуло. Он отвернулся. Затем повернулся снова.
– Кто?! Я?! Я иду. Конечно, иду! Сиди, не вставай.
Офицер подошел и остановился в двух метрах. У всех четверых сидящих на корточках были биты морды.
– Что здесь произошло? – мягко начал капитан, медленно проводя рукой по запотевшей лысине. Он не пялился на оружие, но периферийным зрением контролировал лезвия.
Леха и не думал угрожать.
– Помогать мне не хотели, – он отправил сталь в ножны.
– Понимаю, – офицер приблизился еще на метр. – Оружие надо бы отдать.
– Конечно, забирайте, оно ж денег стоит, я понимаю, – Леха спокойно протянул офицеру ножи.
Смирнов тяжело выдохнул.
– Вы устали? – Здоровяк снова превратился в белого и пушистого кролика.
Лысый вяло улыбнулся.
– Немного, вот пока к тебе шел.
– Давление?
У мамы иногда болела голова. Она говорила, что это из-за давления. Других причин, по которым человеку может нездоровиться, Леха не знал.
– Вероятно, – согласился Смирнов. – Здесь, я смотрю, все нормально. Можно идти обратно.
Даже овладев оружием, начальник гауптвахты не чувствовал себя в безопасности и не спешил орать.
Четверо стали было вяло подниматься. Ноги у них явно отекли. Сколько же они тут просидели?
– Я сейчас вернусь, провожу товарища до места. А вы, раздолбаи, чтобы сидели вот точно так же. Пошли, Простаков.
– Решетка, видишь, выдрана, – сержант вертел связку ключей на шнурке.
Фрол посмотрел на сваренные между собой прутья, затем на окошко под потолком.
– Сделаешь раствор, вмуруешь ее на место.
Фрол неуклюже работал мастерком. В своей жизни он ни разу не брал в руки этот инструмент. Как оказалось, для того чтобы размешивать в ведре раствор, нужна была некоторая сила в предплечье.
Приноравливаться пришлось, снося лишения. Решетку-то он кое-как приладил, встав на внесенный в камеру табурет, а вот замазать нормально не мог. Не доставал до верхних выбоин и с табурета.
Раствор не хотел держаться на мастерке и все время шмякался на пол, а когда он наконец доносил его до нужного места, раздавался следующий шмяк.
– Я есть хочу, – пожаловался Леха по дороге.
– Ничего, сейчас накормим, – голос у офицера был добрый, ласковый.
Только когда за Лехой снова защелкнулся замок, Смирнов позволил себе крякнуть по-мужски. До сего момента он был больше девочкой, нежели мальчиком.
– Скоро принесут пожрать! – резко объявил он. – Потерпи, голубок!
– Ага, – согласился новобранец, забывая про офицера и разглядывая маленького пацанчика, бросившегося заделывать на место выдернутую решетку и обернувшегося на шум.
В камеру вводили животное, от которого несло необузданной природной мощью.
Сглотнув, Фрол слез со стула и стал смотреть то на капитана, то на детину, пытаясь уловить, в каком настроении находится гигант.
Замок камеры щелкнул.
– Привет, – первыми поздоровались два метра и протянули руку. – Я Леха.
– Фрол, – ответил паренек с жиденькими русыми волосиками, подавая запястье. – Извини, рука грязная, в растворе. Какой идиот решетку выдернул? Через это окошко даже я не пролезу.
– Я и не пытался лезть. Меня просто разозлили, – стал оправдываться Леха. Он и сам не ожидал, что будет объясняться перед этим маленьким.