Коцитские волны стонали странно. Не как обычно – выплескивая в воздух густые, смешанные жалобы смертных на свою злую долю. Не насыщая окрестности бессильными проклятиями, вскриками боли.
Звук был однородный, надрывный и безнадежный, перемежающийся всхлипами. Воды звучали поминальной песней, последним плачем. Полынным прощанием с кем-то, кого не хочется отпускать: сыном? братом? мужем?
– Коцит мудрее многих рек, – тихо проговорили слева. – Он умеет слышать то, что не дано никому больше.
Воды реки уловили потаенное: гнев Владыки на мир, который не предупредил о приближении подданного. Воды скорбно охнули.
Потом продолжили тихо плакать о ком-то, кто ушел навсегда.
– Радуйся, Танат Жестокосердный.
– Радуйся, Владыка подземного мира.
Интересно: его можно какими-нибудь силами заставить сказать «мой Владыка»? Нужно будет попробовать.
Железнокрылый стоял безо всякого вызова, но и без тени почтения: на берегу Коцита, сложив руки на груди и глядя на воды спокойным, лишенным обычной остроты взглядом. Мертвым, – спел бы аэд об этом взгляде, забывая, что говорит о том, кто и должен быть мертвым. Короткий хитон вместо длинных серых одежд, меч на поясе: в бой ли готовишься, Убийца?
Что-то долго собирался, я ждал тебя в первые дни. Думал – примчишься со всех крыльев, вытаскивать утопленника из озера Мнемозины. Возвращать прежнего невидимку, неважно какими способами (меч, например, – чем не способ?). Даже думал: может, призвать тебя самому? Мне все-таки не хватает здесь хороших противников. И есть еще кое-что, неубитое…
Наверное, я недооценил твое чувство самосохранения. Или твою сообразительность. В любом случае – хорошо, что ты явился.
– Ты наблюдал, – да, со скалы. Да, в отдалении. Но мир видел. – Пришел сказать, что я бездарно дрался?
– Нет. Потому что ты не дрался: ты приказывал.
Река заходилась в плаче. Захлебывалась от горя, омывая корявые корни ив, как жена омывает тело умершего мужа перед тем, как умастить его к погребению.
Царь смотрел на подданного – на своего вестника. Пристальным, равнодушным, изучающим взглядом.
Вестник свой взгляд без остатка топил в водах Коцита.
Плач реки угодливо подстраивался под слова Убийцы: наверное, хотел послушать.
– У этого мироздания свои законы, с которыми приходится считаться. Есть мелкие: например, тот, по которому воины иногда становятся царями. Есть непреложные. Например, тот, по которому рано или поздно все умирают. Смертные от моего клинка. Бессмертные – перерождаясь в нечто иное. Можешь быть уверен, я знаю о смерти все.
Законы иногда бывают забавными, словно у того, кто устанавливал их – моя фантазия палача. Чего стоит хотя бы этот, о котором так настойчиво шепчет мир: бог смерти не имеет права на привязанность. Ибо тот, кто привязался, рано или поздно ощутит боль потери, а палач не должен чувствовать то же, что жертва.
Чудовища не должны понимать тех, в ком состоит их предназначение.
Ты нарушил этот закон настолько основательно, Убийца, что мне впору приковывать тебя рядом с Менетием.
– Говорят, что Деметра помнит каждый, выращенный ею цветок. Гера – каждый заключенный брак. Я помню всех их. Слышу всех их. Тех, кто умер за все эти века. Смертных и бессмертных.
Наверное, Мом-насмешник откалывает шуточки даже там: подкидывает, небось, каверзные шепоточки брату в момент работы. Или укоряет: а почему ты не взял прядь моих волос, когда я лопнул?!
– Передай поклон Гестии, – сказал я, усмехаясь.
– О тех, кто еще не умер, мне тоже приходится знать, – продолжил он ровно, – потому что их я не слышу.
Ты нарушил свой закон так основательно, Убийца, что предал самого себя. Я-то ждал, что ты бунт поднимешь. Присоединишься к матушке и батюшке (вот уж кто спит и видит, как от меня избавиться).
Вместо этого ты решил оставаться верен тому, который отныне – достояние памяти-Мнемозины. Не удивляюсь. Прежний невидимка хорошо умел связывать две нити: вязал прочные, нерушимые узлы.
Берегись, Железнокрылый. Этот узел может и тебя утянуть на дно, где уже скопилось немало таких вот воспоминаний.
– Надежда опасный советник, Танат, – тон милостивого государя дался без усилий. Скользнул наружу, ударил адамантовым копьем: – Она заставляет слышать то, чего нет. И не слышать то, что есть. Тебе лучше отказаться от того, что не входит под своды этого мира.