И тут Буров вспомнил об электромагните, который с таким трудом вынес из пещеры. Ни при каких обстоятельствах он не разомкнул бы обмотки, не выключил бы бесценное магнитное поле, быть может, удерживающее "А-субстанцию", но... Он решился на другое - использовать часть аккумуляторов для получения электрической искры, которая, как радиопомеха, будет отмечена любым радиоустройством, подобно тому, как была, принята первым радиоприбором Александра Попова.
Буров решился мгновенно. Только он и мог бы оторвать руками часть провода, как, бывало, гнул его дед подковы. Этим куском провода он стал накоротко то замыкать, то размыкать несколько банок аккумулятора.
Шаховская не сразу поняла, что он делает. Но она заметила, как периодически вспыхивает у него под белой перчаткой электрическая искра.
И вдруг Эллен Сехевс с омерзением вспомнила, как готовили ее за океаном к секретной миссии, как учили простреливать апельсин на лету, писать тайнописью, передавать шифры по азбуке Морзе...
Она узнала азбуку Морзе во вспышках искры в руках Бурова. Он передавал только одно слово, то самое, которое принял по своему беспроволочному телеграфу Александр Попов.
- Герц... Герц... Герц... - Ученый передавал имя ученого.
А лава поднималась, затопляя скалу, послужившую Бурову и Шаховской последним убежищем.
Превозмогая боль в ноге, Шаховская подползла к Бурову.
- Что передать... от вас? - крикнул он ей через шлем.
- Передайте... - вдруг на что-то решившись, сказала она, но потом добавила: - Нет... ничего от меня не передавайте...
И снова вспыхивала искра:
- Герц... Герц... Герц...
Искровые помехи, в которых опытные радисты отгадали слово "Герц", были сначала обнаружены в Армения и почти одновременно в Тбилиси.
Академик Овесян, находившийся в воздухе на вертолете, получил запеленгованные координаты спустя восемь минут после приема первых искровых помех. Еще через шесть минут он уже снижался над огненным потоком, где в клубах дыма едва удалось рассмотреть два белых асбестовых скафандра.
Вертолет застыл в горячем воздухе над лавовым потоком. Спуститься ниже было нельзя, и из кабины сбросили нейлоновую лестницу.
Шаховская стала взбираться первой. Одна нога ее беспомощно висела. Как матрос парусного корабля, она поднималась на одних руках.
Буров же мог использовать только одну руку, в другой он держал свою тяжелую ношу.
Люда и Овесян подхватили и втащили в кабину Шаховскую. Она была в полном изнеможении.
Вертолет поднимался, хотя на лестнице, перехватывая рукой перекладины, еще висел Буров.
Он появился наконец в кабине, когда с Шаховской уже сняли скафандр.
Буров выпрямился и сбросил с себя шлем, шумно вдохнул воздух, расправил плечи.
- Где пилот? - обернулся к нему, стоя на коленях около Шаховской, Овесян.
- Отлит из камня, - сказал Буров, опустив голову.
Овесян понял его. Он поднялся на ноги и сказал:
- Память ему... в сердцах.
- Вот здесь то, что вынесла из ядра Галактики струя рожденного там водорода, - сказал Буров, указывая на электромагнит.
- Получилось? - радостно воскликнул Овесян, потом, спохватившись, стал спрашивать: - Радиация? Каков был спектр излучения?
- За красной чертой, - ответил Буров.
- Счетчик! Счетчик Гейгера! Радиометр! - требовал Овесян.
Люда осматривала ногу Шаховской, оказывая первую медицинскую помощь.
- Лю, милый, - сдерживая стон, тихо сказала Елена Кирилловна. - Как хорошо было, когда ты меня любила...
- Радиометр! - тряс за плечо Люду Овесян.
Люда нашла в сумке прибор.
Едва его приблизили к Шаховской и к Бурову, как он начал неистово трещать, зловещая красная точка загорелась на нем.
Буров и Овесян переглянулись.
- В Москву! - зашумел Овесян. - Сейчас же в Москву! Они получили чудовищную дозу облучения. В госпиталь!
- Буров! - в отчаянии крикнула Люда, бросаясь от Елены Кирилловны к Бурову, прижимаясь к его груди.
- Сейчас же отойди! - резко скомандовал Овесян. - Ты с ума сошла! Они же сейчас источники излучения!
Неизвестно, действительно это было так, или Овесян этим окриком лишь хотел привести Люду в чувство, но девушка отпрянула, а Овесян встал между нею и Буровым.
Вертолет переменил курс и полетел прямо на аэродром, чтобы пересадить больных в предупрежденный по радио скоростной лайнер, который уже через два часа доставит их в Москву.
Глава пятая
МАЛОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
"Снова Африка! Милая сердцу Африка, в вечной любви к которой я поклялся на банановой просеке, где мне сверкнуло счастье.
Знакомый отель, занятый теперь под штаб "SOS", и знакомое место, где была разбита палатка, в которой мы разговаривали ночью с Буровым и Лиз...
Лиз! Она числится моей женой перед богом и людьми. Увы, несчастливы все браки, заключаемые из долга, жалости или каких-либо других чувств, кроме одного... способного валить столетние дубы.
Лиз преобразилась. Лиз, которую я знавал в одеянье сестры милосердия, в противоядерном костюме дьяволенка и в изодранном живыми скелетами манто, эта Лиз, сняв одолженное сестрицей Джен подвенечное платье, сидя со мной в купе поезда, сразу же объявила, что отныне наша жизнь будет иной. Мы будем наслаждаться ею на коралловом пляже тихоокеанского островка, где она будет плести мне гирлянды из дурманящих цветов, любуясь на босоногих и загорелых ребятишек, которых мы народим вопреки всему, что творится в обледенелом мире, где должно хватить экваториального тепла на нас двоих.
Я вспоминал об этих ее рассуждениях, когда с ужасом наблюдал из засохших после морозной зимы джунглей за великим переселением народов, вернее, за попыткой такого переселения...
Я примчался сюда, извещенный о грозящих событиях, и спрятал "джип" в зарослях, где вымерли уже попугаи и обезьяны.
Вдали на рейде стояло несколько кораблей. Катера буксировали к берегу огромные лодки или маленькие баржи, кунгасы, как их зовут моряки.
Я видел чернокожих, притаившихся в чаще. Они один раз уже освобождались от гнета тех, кто захватывал их дедовские земли, и теперь враждебно смотрели на погруженных в баржи людей и ждали.
Я тоже ждал, затаив дыхание, стараясь разглядеть маленькие точки голов над бортами кунгасов. Ведь в каждой из них был целый мир чувств, надежд, страстей.