— Может, потолкуем насчет печи? А то, хошь, я один пойду спрошу?
— Поперед батьки в пекло не лезь! —
Валера надвигает Толе шапку с дырками для глаз. — Надо же такой колпак учудить!
— Глянь, глянь! Ты робу подпалил! Вон, карманы уже дымятся…
Роба у Валеры и правда подпалена.
Дверь кабинета с надписью: «Флюорография». И от руки: «Сегодня ф-ю проходят рабочие плавильного цеха».
Валера открыл дверь. За столиком сидела миловидная сестра с толстенной книгой. Толя тоже было протиснулся в дверь.
— По одному! Подождите там! — Книга с треском захлопнулась. — Фамилия?
Валера ошеломленно уставился над медсестру— такой в этом городе он еще не встречал.
— Фамилия?
— Иванов…
— Смешней ничего не могли придумать? Из плавильного?
Валера не сводил глаз с девушки.
— На мне ничего на написано! — Сестра с вызовом и неприязнью подняла голову. — Разденьтесь до пояса и идите сюда.
Валера снял рубашку, и, неловко ежась, подошел. Девушка завела за ширму, взяв за локти, прижала к экрану:
— Выше подбородок. Да не так! Отведите плечи назад… Что с вами!
— Закружилась голова…
— Стойте смирно. Сделайте вдох и не дышите… Теперь дышите. Кому я говорю?! Дышите! Какой-то ненормальный, честное слово!
— Ну и что там у меня? Внутри?
— Ничего хорошего.
— Я шучу.
— А я нет. Повернитесь спиной. Вдохните. Не дышите. Постойте минутку. — Девушка встала, подошла к двери, ведущей в смежный кабинет: — Можно тебя на минутку?
Вошел пожилой мужчина.
— Вот, посмотри, — девушка уступила ему место перед экраном.
— Сколько лет в горячем цеху? — спросил тот у Валерия.
— Шесть.
— Никаких жалоб?
— Только на нехватку тепла.
— Я вас серьезно спрашиваю, молодой человек!
— Я про человеческое тепло.
— Ну, это не вы один, — вставила девушка.
— А что вы скажете, если я вам не разрешу дальнейшую работу в плавильном отделении?
— Скажу: не выйдет. Я там должен проработать минимум десять. Мне нужен горячий стаж и надбавки.
— Зачем?
— Для пенсии.
— Это у него такие шутки, — пояснила девушка.
— У вас есть семья?
— Есть.
— Здесь или на материке?
— Еще не разобрался…
— Все-таки подумайте. Может быть, вам не имеет смысла дожидаться пенсии в горячем цеху. — Врач повернулся к медсестре: — Напиши: практически здоров. — И на прощание Валерию: — Молодость не бесконечна. Всем другим напиткам «предпочитайте молоко.
— Вам все ясно? — спросила девушка.
— Нет. Почему, например, вы с ним на ты?
— Потому что он мой отец.
— А что со мной?
— По-моему, небольшое расширение сердца. Пройдет на материке. Поезжайте, мой вам совет.
— Только с вами.
— Ладно, идите, зовите следующего.
— А если я вас серьезно приглашу на материк, поедете?
— Хватит, пошутили.
— Я серьезно на этот раз.
— Заходите, поговорим, — в первый раз улыбнулась девушка.
Валера рывком открыл дверь в комнату мастеров, где шла летучка, надеясь сразу броситься в бой. Но здесь было не до него. В битком набитой комнате страсти накалились до предела.
— И еще рапорт с объяснением напишете! — почти кричал Калитину бородач с лауреатской медалью на лацкане, заместитель главного инженера комбината. — О причине остановки печи!
— И напишу! — тоже повысил голос Калитин. — Только под вашу ответственность снова пущу печь.
— Самоуправство пора оставить, товарищ Калитин, — вскочил бородач. — На счету каждый анод, а вы хотите на четверть снизить продукцию комбината. Вы — кто? Директор комбината? Министр? Госплан? Кто вам дал такое право?
— Да и с нами не мешало бы посоветоваться, Константин Евгеньич, — Валера сам не ожидал, что все-таки произнесет эту фразу.
Все разом повернулись к нему.
— Тебе чего, Иванов? — спросил Калитин.
— Да вот любопытно, что вы решили про печь-то нашу… Как-никак рабочего класса тоже касается. Или нет?
И в этот момент в Валеру, как в возможного союзника, вцепился худой, подтянутый, с очень «ленинградским» лицом инженер по технике безопасности.
— Пусть рабочий класс нам и скажет. Положение в цеху ненормальное?
— Ненормальное, — стараясь на ходу понять, что от него хотят, ответил Валера.
— Кабанов пострадал от выдува?
— Пострадал.
— А вы могли пострадать?
— Я — нет. Я по утрам не опохмеляюсь.
Раздался смех.
— А случай с Волковым? — строго одернул Валеру Калитин.
— Дела не знал, а лез. Все заработать рвался…