Не найдя никого из родственников и друзей, я присоединился к группе армянских беженцев из Армаша, устроившихся в палатках вдоль линии железной дороги. Некоторые из них хотели поселиться в Армении, другие надеялись вернуться в Константинополь.
Я разжёг костёр из краденого угля и, натянув на уши фуражку, свернулся рядом с ними на земле. Фуражка обгорела ещё больше. Я принялся сочинять первую главу книги «Земледелие как прямой путь».
Мимо костра прошла девушка, остановилась, посмотрела через плечо на сгрудившихся вокруг огня мужчин-беженцев. Потом медленно продолжила свой путь, очевидно, ожидая, что кто-нибудь из них последует за ней.
— Вот ещё одна маленькая шлюха, — сказал кто-то из мужчин.
— Братец, да здесь хуже, чем в Кемер-Алти в Стамбуле! — сказал другой.
Она ещё раза два обернулась, но никто из мужчин не двинулся с места, и она исчезла в темноте. Я встал и, притворившись, будто иду совсем в другое место, посвистывая, последовал за ней. Она замедлила шаг. Мне не было страшно: в свои шестнадцать лет я был достаточно взрослым. Она остановилась, когда я подошёл, но, увидев перед собой подростка, скорчила презрительно-скептическую гримасу.
— Добрый вечер, — сказал я по-русски, с трудом глотая слюну. — Можно пройтись с вами?
Она заколебалась на мгновенье, потом равнодушно пожала плечами:
— Как хочешь.
Она, как и я, дрожала от холода. Я взял её худенькую руку. При свете фонаря я вдруг увидел хорошенькое, нежное личико, бледное и измождённое. Ей можно было дать не больше пятнадцати. Черты лица были не русскими, волосы чёрные.
— Еврейка? — спросил я.
— Грузинка. Деньги есть?
— Конечно.
— Меньше двадцати рублей я не беру.
— Хорошо, — сказал я и с чувством собственника сжал ей руку. Да, полненькой она не была.
— Ты далеко живёшь?
— Нет.
Ещё несколько минут мы шли по колее, потом свернули на узкую тёмную улицу, обсаженную хурмой. «А вдруг у неё венерическое заболевание, — подумал я, — не лучше ли вернуться?» Но мне хотелось стать мужчиной, узнать, что это такое.
Мы вошли в маленькую однокомнатную хибарку с железной крышей. Она чиркнула спичкой и зажгла керосиновую лампу. Я осмотрелся. В углу стояла кровать; на маленьком столике, накрытом красной клеёнкой, пустая консервная банка из-под сардин и грязная посуда. Тут и там — окурки. На подоконнике — гвоздика в горшке.
— Не думал, что сардины ещё существуют, — сказал я, взяв консервную банку, чтоб рассмотреть ярлык. Итальянские. Громко прочёл, чтобы показать, что знаю итальянский.
Она села на край кровати и стала развязывать шнурки на ботинках. А я переминался с ноги на ногу, не зная что делать и с чего начинать. Она сбросила ботинки на грязный истёртый коврик и взобралась на постель.
— Ну, чего ты там стоишь? — сказала она после того, как я заплатил вперёд двадцать рублей, которые заработал, таская багаж на вокзале в Тифлисе. Сняв пиджак, я повесил его на спинку единственного стула в комнате. Она полулежала на кровати, приподняв юбку выше колен и выставив модные розовые подвязки. Я был уверен, что под юбкой у неё ничего не было…
Я старался казаться спокойным и опытным. Но так как я стал волынить, на её губах появилась насмешливая улыбка. Когда она улыбнулась, мне вдруг показалось, что я её где-то видел.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Анна.
Теперь я уже был уверен, что видел её прежде. Странно.
— Где твои родители?
— А ты кто, тайный агент? — Она подозрительно посмотрела на меня.
— Конечно, нет.
— Ну, тогда…
— Батум — красивый город, — сказал я, чтобы выиграть время и набраться духу. — А я только что приехал из Тифлиса. На Кавказе нет другого такого города, как Батум. Он мне почти как родной, хотя родился я в Трапезунде. Я жил здесь пять лет назад у сестры своей бабушки по улице Бебутова-Корсакова.
Она призадумалась:
— Бебутова-Корсакова? Я тоже там жила.
Мы уставились друг на друга. И вдруг я вспомнил — соседская девочка! Мать её была гречанка, а отец — грузин. Она часто приходила к нам во двор поиграть с девочками.
— Мария Баришвили! — вскрикнул я, хватая её за плечи. — Ты Мария Баришвили!
Она закрыла лицо руками.
— Помнишь смешного часовщика в нашем дворе с большим красным носом, которого мы передразнивали?
Она кивнула.
— А русского дьячка с длинными седыми волосами?
Она снова кивнула.
Вытащив бумажник, я показал ей снимок, на котором был сфотографирован с двумя товарищами в Батуме.
— Вот это ты, в белой панаме и с пистолетом, — сказала она. — Ты всегда играл в солдаты. Но как же ты вырос с тех пор!