Студенческий городок Робертовского колледжа с современными зданиями, лабораториями, спортивным залом, теннисным кортом и беговыми дорожками являл яркий образец американской организации образования. Нигде больше в городе не было таких прекрасных помещений для учащихся… Но самым замечательным было то, что здесь армянские и греческие мальчики сидели с турецкими ребятами в одних классах, находились в ежедневном дружественном общении, без драк и улюлюканий. Среди студентов были также болгары, русские, евреи, англичане, персы, и все жили в согласии. Поскольку у Америки в этой части света не было территориальных притязаний, она пользовалась исключительным авторитетом…
Наступил, наконец, день моего отъезда. Я надел новый костюм, самый дешёвый из тех, что можно было приобрести на Большом базаре Стамбула, где цены были ниже, чем в Галате и Пера. К сожалению, он был не американского покроя, я даже подозревал, что он сшит из армейского одеяла, но зато мои новые остроносые коричневые полуботинки были в моде и у американцев. Беда только, что они скрипели, как колёса несмазанной телеги, и ступать приходилось осторожно. Я впервые побрился американской безопасной бритвой, почистил зубы американской зубной пастой, в общем, начинал жить на американский лад. Вещи я упаковал в чемодан из искусственной кожи: несколько армянских и французских книг, мамино кольцо, семейную фотографию, чистую рубашку и пару смен белья. В кармане у меня было двадцать девять долларов, на четыре доллара больше, чем предусматривалось законом об иммиграции. Мои сёстры уже находились в Египте. Оник, Ваграм, Ашот и ещё несколько товарищей пришли в гавань проводить меня. Пароход, на котором я отплывал, принадлежал греческой компании, но на нём развевался американский флаг. На сердце было тяжело, глаза затуманивали слёзы, когда мы обнялись внизу у трапа. Очутившись на палубе один, я понял, что пускаюсь навстречу величайшему приключению в своей жизни.
Первую остановку наш пароход сделал в Пирее. Для того чтобы осмотреть Афины и навестить доктора Метаксаса, в моём распоряжении было всего шесть часов. Я жаждал увидеть Акрополь и вместе с группой пассажиров вскарабкался по пыльной дороге, ведущей к бессмертным руинам, благоговейно дотронулся до них руками и, сидя под колоннами Парфенона, вообразил себя в древних Афинах.
Эту картину завершил доктор: он мог бы сойти за ожившую греческую статую. Метаксас совершенно поседел, но был всё ещё бодр и энергичен. Семья его отдыхала на курорте, с ним оставалась только его старшая дочь. Хорошенькая, здоровая девочка лет двенадцати, она поднялась на цыпочки и, к моему великому смущению, поцеловала меня. Доктор подарил мне свою фотографию с надписью: «Votre viex père, Andreas Metaxas»[47]. Мы говорили с ним в основном по-французски, потому что я к тому времени успел позабыть греческий, язык детских лет.
Он повёл меня осмотреть город, показал общественные здания и исторические памятники. Современные Афины очаровали меня, но окрестности были голыми и выжженными.
Мы посидели в уличном кафе на площади Конституции, и он подробно рассказал, как он пытался тогда спасти моих родителей. Чувствовалось, что смерть моего отца глубоко потрясла его и надломила. Ведь они тридцать лет были близкими друзьями. Я впервые по-настоящему узнал доктора. В детстве я его побаивался. Моих сестёр и брата он знал намного лучше, я ведь никогда не жил у него в доме. Он предложил мне сменить моё имя Завен на греческое Зенон по имени философа-стоика, предполагая, что оно будет знакомо американцам и его легче запомнить… в нём заговорил грек. Но он хотел, чтобы я оставался армянином. «I’espère vous voir devenir un grand homme de science et un grand patriote — сказал он. — N’oubliez ni votre pays, ni votre nation»[48].
Доктор обеднел, потеряв из-за нас своё состояние, и пытался восстановить своё благосостояние, работая в своём родном городе лечащим врачом. Афиняне не подозревали, какой это был герой — один из благороднейших сынов Эллады. Я представил себя в греческом парламенте — какую бы я произнёс о нём хвалебную речь! А как принимал бы его в Армении — с почётным караулом из пяти тысяч кавалеристов, а после его смерти воздвиг бы ему в Афинах памятник с высеченными на нём словами о дружбе из греческой поэзии или философии (доктор Метаксас умер через два года в Афинах от сердечного приступа по дороге в американский госпиталь, где служил).
48
Надеюсь увидеть вас большим человеком науки и большим патриотом. Не забывайте ни свою родину, ни свой народ (франц.)