— За кружку вина я и сам бы чего рассказал, а то вишь ламий нет, а багамут значит есть?
— Поговори у меня, охвостье коровье.
— Дык я и помолчу, горло то уже ссохлось как гадючья шкурка. С утра как псы рыщем.
— Ладно не ной. Держи, — старший кинул фляжку спутнику. — Если б не моя доброта и ты бы не был моим лучшим учеником, давно висел бы на старой осине, выпучив бельма. Смотри, нарвешься на одного из дворцовых лизунов, он тебя за дерзкий язык быстро в Старые Подвалы определит и мое заступничество не поможет.
— Не определит. Меня еще поймать надо.
— Заткнись Фриц. Можно подумать, ты не с государева жалования живешь, а с разбоя. Поворачиваем назад. Видно, никого не найдем. А разбираться некогда.
— А что разбираться, — молодой перегнулся через седло, рассматривая землю, — если Его Светлость граф Цубербилер послушает коровье охвостье, то оно доставит вас туда куда надо. Следы все в одну сторону ведут вдоль по улице. А улица к центру. Значит, все на площади. А если все на площади, значит кого-то казнят. Вот мы и развлечемся: и в трактир зайдем и порасспросим.
— Что ж ты молчал, дурень. Столько времени потеряли.
— Дык потому и молчал, что дурень. Вы ж не любите дурацкие бредни.
— Ладно, поехали. Хватит болтать.
— Ну дык я и говорю…
52
17 июня, 2 часа пополудни
Город Грамсдринкшнеллер — по количеству жителей его и городом-то назвать было трудно, не больше хорошего села — как положено, имел городскую стену, костел, магистрат и площадь, свободно вмещающую повозки и телеги торговцев и крестьян, но становившуюся тесной во время праздников и казней, когда на нее втискивались все горожане и приезжие от мала до велика.
Подъехав к плотной стене людских спин, всадники попытались рассмотреть что происходит в центре на помосте. Три десятка солдат оттесняли толпу. Два плечистых молодца в красных колпаках и черных, подпоясанных толстой пенькой, кафтанах держали за плечи стоявшего на коленях щуплого преступника. С балкона магистрата, позевывая, взирали вниз дородные отцы города, по их потным багровым лицам было видно, что они устали от затянувшегося действа, от жары, полчищ рыночных мух и непрочь подремать в теньке. На краю помоста долговязый глашатай, напрягая из последних сил натруженное горло, скрипучим, как старый жернов, голосом выкрикивал приговор суда. Но ровный гул толпы съедал окончания слов и о чем он надрывается, понять было нельзя.
Фриц спрыгнул на землю и, взяв под уздцы лошадей, пинками принялся прокладывать дорогу, успевая сунуть кулак в каждое обернувшееся лицо. Тот, кто пытался дать ему сдачи, получал удар ножнами от графа, звероподобно щерившегося с лошади. Пробившись к оцепленью, Фриц с размаху долбанул кулаком в кирасу ближайшего солдата, тот крякнул и покачнулся.
— Эй служивый, кого казнят?
Обернувшаяся распаренная харя, расчерченная струйками пота, стекавшими из под раскаленного шлема, возмущенно булькнула и изобразила крайнюю степень ярости — нижняя челюсть по щучьи выдвинулась вперед, брови, объединившись, сползли на глаза, а те, пытаясь разглядеть собеседника, едва не вывалились на толстые щеки.
— Ты что? Это меня? А ну подай взад! Я те щас стукну! Эй Пауль, Ганс хватайте его! Нападение на стражу при исполнении…
— Протри глаза, пивная бочка, — Фриц ловко вытащил из перчатки серебряный жетон. — Императорская охрана, Фриц Нагель.
— Ганс, Пауль, ну чего вы приперлись, а ну на место, у вас вон народ к помосту лезет. Извините, господин Нагель, старшина я, мы тут держим, в смысле чтоб порядок, не пущаем значит. Нас ведь с утра поставили, стоим как горшки в печи, такой праздник в городе, такой праздник… а нам даже помочиться не отойти, не то что горло промочить…
Цубербилер нагнулся с лошади и подтянув за воротник массивную тушу стражника рыкнул в лицо:
— Кого казнят, дубина?
— Так я и говорю, господин хороший, ваше высочество, ваше превосходительство, такой праздник у нас, самого главного городского свинокрада изловили. Ведь какая он свинья, украл лучшего поросенка господина мэра…
— Ну так за поросенка штраф полагается.
— Так если бы одного, а то ведь пропасть сколько умыкнул, да вы вон послушайте, второй час зачитывают. Меня уж ноги не держат. Пивка бы…
53