Он как ни в чем не бывало отошел от кибитки с бородатой диковиной и стал ждать. Закончив представление, циркачи раскланялись, быстренько упаковались в повозки и ненавязчиво убрались вон — очевидно, все было оплачено заранее. Шут крадучись последовал за обозом и затаился.
Когда не очень шумная толпа кочевых артистов угнездилась на лужайке и занялась житейскими делами, шут тихонько подкрался к бородатой мадаме и поманил ее в кусты, прикладывая палец к губам. Вербициус счел за лучшее не поднимать шуму и проследовал в указанном направлении.
— Ты что ж, старый хрен, совсем ума решился? Что вытворяешь, а? — завопил шут свистящим шепотом.
— Не выдавайте меня, глубокоуважаемый шут. Ведь я всегда ценил вас и восхищался вашим пением! (на самом-то деле обжора моментально засыпал при первых же звуках лютни, но шуту было не до этого).
— Да на кой ты мне сдался, старый пройдоха! Хочешь быть посмешищем — и на здоровье, хоть рожай. Ты зачем Строфокамиллу насмерть запугал? Какой такой яд? Откуда ты это все выкопал? А?
— Ой, с перепугу чего не скажешь, приятель! — осмелел Вербициус. — Я человек тучный, рыхлый, да еще с крыши упал… А тут его светлость за шпагу хватается, госпожа наша орать изволит… ну я и это… зарапортовался, проговорился, что мне господин Фихтенгольц по большому секрету сообщить изволили. Только я наверно в беспамятстве тогдашнем не сказал, что верно господин Фихтенгольц изволили пошутить надо мною. Вы уж как-нибудь разуверьте ее, разубедите, только про меня не говорите, Пресветлым нашим Господом заклинаю! Не могу я больше такую опасную жизнь вести… Вот поработаю тут, пока все стихнет, потом на Матильде, может, женюсь…
— Да хоть женись, хоть замуж выходи, бочка пивная! Ведь не поверит она! Тьфу ты, недоразумение! — ругнулся шут. — Твое счастье, времени у меня нет, после еще побеседуем. Завтра как стемнеет, приду, побалакаем… По душам… — и с этими словами он ввинтился в заросли лещины и исчез. Вербициус, вздыхая как ламантин, полез в возок и от огорчения съел припасенную на черный день краюху хлеба с сыром.
Шут же без промедления направился к рыжему неторопливому деревенскому ветеринару и долго шептался с ним. В результате совершился такой обмен: хорошенькая золотая монетка из кошеля шута перешла к ветеринару, а шут обрел некий флакончик с маслянистой жидкостью неопределенного цвета, которую коновал применял при тугом разрешении стула у коров и овец. Понюхав зелье и попробовав на язык, шут довольно хихикнул и затрусил к имению графа.
В покоях несчастной страдалицы все было по-прежнему, горела лампада, служанка махала веером, новым было только присутствие сельского каноника падре Алоизиуса, который что-то слащаво бубнил. Шут поклонился и позвенел бубенчиками.
— Чего тебе? — томно спросила Строфокамилла, жестом отпуская каноника. — Ты знаешь, что мне не до твоих баллад. О, услышу ль я пение ангельское у престола Отца Нашего, или мне суждено шкворчать в смоле и сере? — слезы опять засочились из ее глаз, и без того не отличавшихся красотой.
— Позвольте, госпожа, пару слов, очень важно! — дрожащим голосом пролепетал шут, давая понять, что осознает весь трагизм ситуации. — С великой опасностью для жизни я встретился с алхимиком, рассказал ему про нечестивый яд и мне удалось настолько разжалобить его вашими страданиями и удручить видением геенны огненной, что он дал… точнее — продал мне противоядие! Правда, мне пришлось отдать все, накопленное за годы беспорочной службы, но могло ли это остановить меня…
— Прекрати трепотню, где лекарство?!! — взвизгнула Строфокамилла, роняя тряпки с уксусом и бутылочки с солями, — давай его сюда, мучитель! — схватив флакончик, она двумя глотками выхлебала маслянистую жидкость, некоторое время хватала ртом воздух, а затем, подобрав юбки, с несвойственной кандидатам в покойники прытью скрылась в задней комнате.
Шут ждал.
Через некоторое время бледная и изнуренная, но довольная Строфокамилла выплыла из будуара и крепким шагом направилась искать графа Глорио.
57
17 июня, от 6 до 7 часов вечера