Быстро махнув юбкой в книксене, настолько почтительном, что при желании его можно было принять за издевательство, Строфокамилла выскользнула за дверь, не забыв одарить графа призывным взглядом.
Да, увы не так представляли наши герои эту долгожданную встречу!
— Герцогиня, поверьте, — начал было граф, сам не понимая во что именно он пытается заставить поверить Корделию.
— Потом, потом, — устало махнула та рукой, — проводите меня к дочери.
Эделия мирно спала. Нежно розовеющий румянец не давал повода усомниться в том, что она уверенно идет на поправку. Корделия нежно погладила дочь по золотистым волосам. Жалость к славной девочке, которую она сделала простой игрушкой в своих мстительных планах, подкатила комком к горлу. Какая месть? Кому мстить? За что? В ее-то годы? Удалиться в деревню, нянчить внуков, распоряжаться насчет рождественского гуся! Да-да, вдруг подумалось герцогине, — внуков и гуся! Картина мирной деревенской жизни во всей ее красе — с летней истомой и комарами, осенней распутицей и лаем собак, загоняющих оленя, зимними темными вечерами, весенним звоном колокола над маленьким сельским кладбищем, вдруг стала герцогине столь отрадна, что, казалось, и сил-то не достанет дождаться, когда можно будет все это воплотить.
Быстро поцеловав дочь, герцогиня последовала за графом в его кабинет. Она шла за ним по коридорам и лестницам и думала о том, что вот ведь — идет перед нею совершенно незнакомый человек, на химеру любви к которому она потратила почти всю свою жизнь.
Сумрак графского кабинета, казалось, только подчеркивала единственная свеча, стоявшая на столе. Герцогиня и граф молчали. Каждый о своем. Ну, мысли их в чем-то были схожи, конечно. Каждый из них осознавал, что глуп. Граф изредка поглядывал на сидевшую напротив в кресле даму. Не было в этой светской даме в возрасте ничего от той чаровницы-злодейки, что вот уж двадцать с лишним лет жила в его душе. Ну да, красивая еще дама. Но усталость во всем облике и почти нарочитая приземленность взгляда полностью разрушали дорогой образ.
Проще всего для обоих было бы расстаться тотчас. И постараться позабыть об этой разочаровывающей встрече. Вычеркнуть ее из жизни. Постараться спасти ту глупую страсть, что так долго их питала. Но… они сами бы себе в том не признались, но надо же и поговорить в конце-то концов! Лучше поздно, чем никогда. Удовлетворить болезненное любопытство, столько лет мучившее их обоих.
И вот, поддавшись безрассудному любопытству, они, наконец, ринулись с головой в разговор, который должен был окончательно развеять наваждение этой долгой страсти. Да, увы, это часто бывает — вязкость нашей психики не позволяет нам просто молча уйти… все что-то хочется выяснить и понять. И этими долгими выяснениями мы окончательно убиваем крупицы очарования…
— Князь… или граф — уж и не знаю, как вас величать, — начала герцогиня, — поверьте, я не претендую более на ваше завещание. Пора покончить с этой игрой. Да и вам негоже обделять вашу семью… Насколько я понимаю, эта барышня ваша жена? Или невеста?
Даже самый пристрастный слушатель не усмотрел бы в словах и интонациях герцогини ни капли ревности. Это была простая констатация факта.
— Герцогиня, вы можете мне не верить, — невесело усмехнулся граф Глорио, — но я и сам толком не знаю, где находится пресловутая дарственная. И цела ли она по сей день…
В ответ на удивленный взгляд Корделии, граф рассказал, что год или полтора спустя после рождения Эделии, он вновь приехал в неведомый когда-то, но ставший неожиданно таким важным, городок Шларафенхаузен-об-дер-Траубе. Он сам не знал точно, зачем. Хотя… если подумать… просто чувства к герцогине, а особенно чувство мести нуждались в постоянном топливе. Честно говоря, он приехал растравить свои раны. Ему, совсем молодому тогда человеку, это казалось естественным. Вновь он сидел в трактире той самой гостиницы. Ну и собеседник оказался весьма кстати. Не простой собеседник, а врач местной водолечебницы Густав Лотецки.
— Лотецки? — воскликнула герцогиня…
— Да, Лотецки… Мы изрядно выпили и стали друзьями. Он рассказал мне о том, как принимал роды у знатной дамы. И что младенец, явившийся на свет — наследник хельветского престола. Врачу этому много пришлось перенести — самой королеве-матери противостоять в ее попытках убить младенца. Смелый был, видать… хоть и на руку нечист, — тут граф сконфуженно замолчал. — Слово за слово, я рассказал ему о том, что вожу с собой свое самое дорогое сокровище… и вазочку показал… ну… потом мы еще выпили, а потом еще выпили. Проснулся я у себя в комнате, голова гудит. Решил, что хватит вспоминать прошедшее, велел седлать коня и уехал. А «всего самого дорогого», вазочки то есть, хватился только через пару дней. Лотецки, видать не промах был и вазочку у меня украл…Уж не знаю, что он там подумал про то, что внутри — верно считал, она бриллиантами набита. Вернулся я где-то неделю спустя в тот городок, чтоб Лотецки к ответу призвать — а он… того, помер. И никто никакой вазочки у него не видал.