– Давно она это сказала?
– Да… скоро уже год.
– Дурак ты, Леша, как я погляжу.
Алексей Петрович обреченно вздохнул. Вальцев с откровенной насмешкой смотрел на него.
– Нет, вы подумайте! – сказал он. – Человеку тридцать пять лет. Заслуженный командир. Не пьет… Во всяком случае, не напивается. Влюблен в красивую незамужнюю женщину и встречается с ней уже десять лет…
– Семь.
– Пускай будет семь. На седьмой год делает ей предложение… Сколько лет ты собирался сделать ей предложение?
– Шесть лет.
– Да… Наконец делает ей предложение. Заметьте, она терпеливо ждала целых шесть лет, эта несчастная женщина.
– Ну, ладно, хватит.
– После этого, когда она из скромности или из маленькой мести сказала, что подумает, он ждет еще год…
– Хватит, говорю!
– Правда, Алешка, ты самый положительный дурак, каких…
– Ну? – Алексей Петрович схватил с дивана валик и поднял над головой.
– Молчу, молчу… Садись, пожалуйста, Алексей Петрович, сделай милость. Если уж говорить серьезно, то ты сам виноват.
Я ее хорошо не знаю, видел всего два… нет, три раза, а ты знаком семь лет. Но ведь твой способ знакомства похож на издевательство. Ты ее и не обнял, наверное, ни разу. Что она о тебе подумает? Но, кажется, она славная женщина. Тебе просто везет.
– Куда уж мне с моим-то рылом… – уныло сказал Алексей Петрович.
Вальцев хлопнул его по спине.
– Не горюй. Вернешься домой – герой! – у тебя и уверенности больше будет, все сразу уладится.
– А вдруг за это время…
– Господи! За семь лет ведь ничего не случилось, верно?
Алексею Петровичу было страшно приятно, что друг Лева успокаивает его и так уверенно говорит о его будущем. Он повеселел, схватил Леву за шею и одним движением пригнул до пола.
– Ох, и силен же, чертяка! – морщась от боли, проговорил Вальцев. – Вот за это самое вас, офицеров, девушки и любят.
Алексей Петрович рассмеялся.
– Брось скромничать. Да зажги-ка, брат, свет, и давай еще чего-нибудь выпьем.
– Не вредно, не вредно, милостивый государь!
Комната ярко осветилась, за окнами стало совсем темно.
Вальцев опустил шторы.
– Светло и уютно, – хихикнул он, потирая руки. – Чего желаешь?
– Налей сухого, если есть.
– Как не быть, дорогой? Изволь, вот цинандали. Пойдет?
– Еще как!
Они сели рядом на диван с бокалами в руках.
– Знаешь, Лева, расскажи-ка ты мне об этих ребятах.
– О каких?
– О наших. О нашей команде. Кто они такие и что собой представляют? Тебе они нравятся?
Вальцев задумчиво отхлебнул вина, затем поставил бокал на стол.
– О наших ребятах, значит… Мне-то они очень нравятся.
Подбор людей в эту экспедицию до удивления хороший. Только Строгова, командира, я знаю плохо.
– А остальные, значит…
– Хорошие, я же тебе говорю. Орлы!
– И этот «пижон»?
– Какой пижон?
– Бирский.
– С чего ты взял, что он пижон?
Алексей Петрович сделал неопределенный жест.
– Так мне кажется.
– Ладно, начнем с Бирского. Ты на него не сердись. Он хороший парень и, когда вы поработаете вместе, станет твоим лучшим другом.
– Сомневаюсь.
– Твое дело. Только когда я впервые пришел в Управление, он меня третировал еще хуже. Понимаешь, у него бзик: всякий, кто приходит «со стороны», то есть не имел высокой чести крутиться в шаровых камерах и сидеть месяцами в маске в азотной атмосфере – это все глупости, которые проделывают со слушателями Института подготовки, – так вот, тот, кто не прошел через это, для работы в пространстве, по его мнению, не годится. А потом мы с ним очень подружились во время экспедиции на Марс. Он, конечно, немного неврастеник. Но что в нем характерно, так это полное отсутствие инстинкта самосохранения. Он смел, как наполеоновский гвардеец, вернее, как Рикки-Тикки-Тави. И вместе с тем очень добрый и отзывчивый парень.
– Положим, – пробормотал Алексей Петрович, поднимаясь, чтобы налить себе вина.
– Вот тебе и «положим». В общем, не пройдет и месяца, как вы перестанете глядеть друг на друга волком… или я не знаю тебя и его. Здесь, понимаешь, вот еще что. Вначале в экспедицию намечали Савушкина, его большого приятеля. А потом назначили вдруг тебя.
– Ага…
– Но это обойдется.
– Ладно, посмотрим. А что Гриша?
– Гришка Ершов? У нас его называют «небожителем». Если ему дать волю, он вообще не будет возвращаться на Землю. Для него существует только пространство и приборы в кабине. И еще Верочка Званцева – ты ее не знаешь. У нас есть несколько таких – отравленных на всю жизнь.
– А ты?
– Я? Нет, я – другой. И таких, как я, большинство, и ты, вероятнее всего, будешь таким же. Мы «тоскуем по голубому небу». Есть такой вид психического расстройства – «тоска по голубому небу». Я своими глазами видел, как прославленные межпланетники, вернувшись на Землю после длительного рейса, плакали и хохотали в истерике и прыгали, как молодые козлята, выйдя из звездолета. А вот Гриша – не такой. У него все это наоборот. Хороший милый человек, между прочим. Страшно любит старых друзей, с остальными держится просто приветливо. Большой друг Крутикова, хотя люди они совершенно разные. Бывают же чудеса, скажи на милость!