– Я здесь по поручению Бумера. Ночью хотела рассказать сама, но ты на фонтан сел. Сейчас ты вышел на такой уровень информированности, что должен знать все. Иначе начнешь делать глупости и натворишь бед. Десант преследует собственные цели во время проведения драйвов, проводит собственную политику. Совет об этой политике ничего не знает, и знать не должен.
– Здорово! Что же это за политика?
– Мы стараемся адаптировать планету под человека. Для этого необходимо заменить кремнийорганическую форму жизни нашей, углеродной. Желательно, земной.
– А почему совет об этом не должен знать?
– Потому что мы уничтожаем уникальное явление во вселенной. Планет с углеродной жизнью навалом. С кремнийорганической – только одна. Совет может решить, что восемь тысяч человеческих жизней стоят дешевле уникальной и очень перспективной биосферы.
– Лань, ты не считаешь, что нас здесь слишком мало, чтоб начинать политическую борьбу?
– Так и я об этом! Кто в совете? Люди они, конечно, хорошие. Гуманисты с большой буквы. Для них любая жизнь священна. А я этих монстров ненавижу! Ненавижу их синие шкуры. Ты не понимаешь, и нам, и им на планете места нет. Или – или. Я ставлю на нас. Хочу, чтоб мои дети небо над головой видели, а не потолки эти облезлые. Чтоб на воле жили, а не в бункерах бетонных. Пусть гуманистов из совета совесть не мучает. Пусть мои руки по локоть в крови будут. Придет время, снимем поле, правда все равно выплывет. Тогда я приму любое наказание. Ты что замолчал?
Я перемножаю цифры. Две тысячи драйвов. По четыре человека. Восемь тысяч человекодрайвов. Возьмем по среднему – по неделе. Приблизительно сто шестьдесят человеколет. Могут сто шестьдесят человек за год уничтожить всех живых существ на планете?
– Давно вы этим занимаетесь?
– Приблизительно, семьдесят лет.
– И совет ничего не заметил?
– В совете распространен абсолютно секретный документ, что нас якобы ищет вторая экспедиция. Наши десантники сплошь и рядом натыкаются на следы деятельности их десантных отрядов. Если найдем их действующий маяк, они всех нас вытащат.
– Они попались на откровенную лажу?
– В совете нет хронофизиков. Вернее, те, кто есть, на нашей стороне. В первые десять лет выплыло очень много надежно задокументированных странных фактов. Интерпретировать их можно по-разному. Мы запустили в совет нужную нам версию.
– А на самом деле?
– Десантники в драйве столкнулись с результатами деятельности наших же десантников в более раннем периоде.
– Следы нашли? Отпечаток кирзового сапога в окаменевшей глине?
– Нет. Развалины сооружений пришельцев выглядели совсем не так, как было зафиксировано предыдущей экспедицией.
– Не въехал.
– Ну, другие дома, на других местах, если по-простому. Хотя, может, это и не дома вовсе. Понимаешь, каждый наш визит в прошлое изменяет настоящее. Мы отгородились от внешнего мира хронополем, и этого не видим. Но, если его снять, то там совсем не то, что видели наши предки. Там новая формация.
Чего-то такого я и ждал. Иначе зачем хронополе? В мозгу еще пара квадратиков встали на свои места в мозаике. Но не все. Далеко не все.
– Не сходится. Представь, я лезу в прошлое и убиваю динозавра. В следующий драйв я лезу в прошлое на два года глубже и убиваю того же самого динозавра в молодости. Вопрос: кого я убил в первом драйве?
Лань делает жалобную гримаску.
– Ник, я в этом не разбираюсь. Я умею метко стрелять, быстро бегать, ловко прыгать. Но не выбивай из меня тонкости хронофизики. Под пыткой не скажу. Потому что не знаю.
– Двоешница! А чем вообще вы занимаетесь в драйве?
– Ты термин такой слышал – биоценоз? О пищевых цепочках имеешь понятие?
– Да.
– Зубрилка! Вот мы и рвем эти пищевые цепочки. Вся цепь не может быть крепче самого слабого звена. Мы выбиваем эти слабые звенья. Но в природе из этих цепочек сплетены такие канаты! Пока все нити в канате оборвешь…
– На пальцах объясни.
– Ну, какие там хищники, ты знаешь. Любому нашему сто очков форы дадут. А вот с одноклеточными наоборот. Наши более активные, более живучие. А одноклеточные – это фундамент, основа любой пищевой цепочки. Сине-зеленые водоросли, например. В борьбе с местными наши побеждают. Вытесняют, отодвигают на второй план, травят отходами жизнедеятельности. А как только закрепились одноклеточные, можно запускать тех, кто их кушает. И так далее. Постепенно, шаг за шагом, мы замещаем местную биосферу на земную.
– Лань, скажи честно, положа руку на… область желудка, что вы там делаете?
– В ручейки из склянок земных амеб выпускаем, мальков всяких, головастиков. Травку земную сажаем, мышек, хомячков из клеток выпускаем.
– И приживаются?
– Все зависит от того, в какое время мы попадаем. Заранее это неизвестно, поэтому берем все подряд. Если глубоко в прошлое уходим, то мышки, конечно, с голоду дохнут. А поближе к нашему времени очень даже неплохо живут. Растут, эволюционируют. В таких монстров превращаются! Ты шрамы у Меты видел?
– Да.
– Это ее саблезубый крыс в агонии два раза лапкой приласкал. Вообще-то он не крыс, а от хомячков произошел. Но одичал сильно.
– А местные хищники их не трогают?
– Они же взаимонесъедобны. Задерет одного-двух на пробу, от остальных нос воротит.
– Насколько далеко вы в этом продвинулись?
– Ну, я думаю, в принципе, жить можно. Понимаешь, сначала мы пробили брешь. На фоне кремнийорганической жизни появились монокультуры нашей, углеродной. Например, все их океаны были забиты нашей инфузорией туфелькой. Она отвоевала плацдарм и помогла укорениться сотне других видов. Сейчас мы с каждым драйвом расширяем количество земных видов, приближаем биосферу к земной. Тут такие парадоксы времени выплывают! Драйвы, которые раньше считались неудачными, неожиданно дают результат. Вот как с травоядными было. Высадили нескольких на острове. Они с голоду сдохли. Другая группа на этом же острове, только поглубже в прошлом, клевер с люцерной посеяла. Смотрим – а остров кишит кроликами! Пошел другой вариант истории, и они не сдохли! Сейчас таких отыгрышей с каждым драйвом становится все больше и больше. Они как снежный ком – нарастают и нарастают. Как только планктон в океанах прижился, так легко работать стало. Ты не поверишь, все приживается! Нам бы отодвинуть границу появления планктона пониже. Сейчас она приблизительно минус два и семь миллиона. То есть, каждый третий драйв, считай, впустую. Если отодвинем до минус трех с половиной, представляешь, что будет! – Лань с мечтательной улыбкой уставилась в потолок.
А я – в пол. Глупо, но я втрескался в десантницу. Чего всегда боялся. Из десанта она не уйдет, это ясно. Вот как глаза сияют. Придется взять в жены десантницу. Но сначала доходчиво объяснить, кто в доме хозяин. Раз – и на всю жизнь. Вы бы рискнули? Девушке, которая на пол головы выше вас и втрое сильнее? Для которой смертельный риск – профессия, норма жизни. Которая привыкла в любой ситуации рассчитывать только на себя, свою реакцию, силу мышц и меткость глаза.
Думаете, у меня ни одного шанса? А кто меня зубрилкой обозвал? Правда, это в ответ на двоешницу. Защитная реакция организма. Мда… Помоги мне, Господи…
– Ник, ты не уснул?
– С политикой десанта мы разобрались. Теперь я собираюсь как следует наказать одну предательницу. – Валю ее на койку.