ле. Ведь и самые эти понятия суть только естественно необходимые, а следовательно и равно-необходимые результаты психического развития (необходимость не может иметь степеней, см. дальше), хотя эти результаты и различны у разных индивидов, смотря по различию развития {Очень ясно высказывает это Герцен-сын. La liberte consiste a suivre les impulsions de la conscience,-- mais с est justement parceque la conscience n'est qu'un interprete, qu'elle ne petit et ne doit nen improviser (Physiolog. de la volonte p. 104) Подобный же взгляд мы встретим и у Дж. Ст. Милля: if our so called consciousness of what we are able to do is not born out by experience, it is a delusion. It has no title to credence but as an interpretation of experience (Examin 504).}. Сложившийся таким образом характер сам по себе нравственным назван быть не может; все его нравственное содержание не есть дело самого человека, не поставлено им, а дано ему извне из чуждых причин. И действительно, всякое, подобное указанному, понимание происхождения духовной определенности человека (понимание чисто-психологическое) берет самое понятие о нравственном законе, о добре и зле, не за принадлежащее человеку по самому существу его (и след. всеобщее и необходимое a priori), но за данное человеку отвне (и след. эмпирическое, условное) {Так например Dittes прямо говорить, что нравственный закон человеку angebracht von Aussen (но тогда человек по существу своему необходимо нравственное лицо, а если так, то как он мог и извне заимствовать действительно нравственный закон?). Waitz (Lehrb. d. Psych, pp. 394 seqq) выводить образование представлений о добре и зле из чувства уважения к авторитету законодателя (но тогда сам законодатель откуда взял представление предписываемого им низшим закона, как нравственного? из уважения к новому авторитету? и так до бесконечности? (Ср. Bain. The em. a. the will p 283).}. Многие думают, что человечество никогда не стало бы нравственным, если бы не обладало, в начале развита, слепым послушанием, -- другие полагают, что нравственность имеет единственным источником историческое откровение (но если бы нравственность только отсюда могла произойти, то большая часть рода человеческого не имела бы истинного понятия о нравственности и всеобщего критерия к различению истинного понятия о ней от ложного, а не имея его, не видно, как она его могла бы и усвоить когда-нибудь. Мы не можем останавливаться на оценке внешнего отношения нравственного качества к характеру, к духовной определенности человека, как оно является в изложенном ряде мыслей, укажем здесь только на то обстоятельство, что внешность этого отношения возбуждает следующие сомнения: на каком основании прилагаются к естественно и необходимо развившемуся характеру нравственные предикаты, не имеющие в нем самом необходимого основания? На каком основании прилагаются к характеру, только особенному, индивидуальному (характер, как продукт естественного развития, был бы всегда индивидуален) общие нравственные критерии? Откуда берется сам внешний нравственный закон, если он в субъекте, под ним стоящем, не имеет никакого основания, и может ли при этом условии нравственный закон быть единым, всеобщим и сознаваемым, как безусловно-обязательный, -- что от нравственного закона, но его понятно, требуется? Теперь заметим еще, что в изложенном ряде мыслей об образовании духовной природы человека, не может быть речи не только о нравственном характере, но и о свободе действий такого характера; ибо по правилу: operari sequitur esse, все отдельные действия с необходимостью будут вытекать из характера данного с такою-то определенностью, стоящего в таких-то условиях, -- где и условия даны человеку готовыми, и во втором факторе, характере, все необходимо дано ему, и нет ничего, поставленного им. Все человеческие хотения (resp. действия), в этом воззрении суть следствия каких-либо, определенных в конце концов независимо от хотящего человека, данных причин; всякая такая причина будет ли то нечто чуждое духу человеческому, или же собственная его духовная природа, в конце концов дана ему, сделала его самого, мнимого деятеля, таким, а не иным, определила его всецело именно в этом данном направление. И не только крепость развившейся согласно этому воззрению духовной определенности человека, есть данная ему, независимо от него, естественным, органическим процессом, крепость, -- будь она добрая или злая; но и возможная попытка человека изменить свой характер сознательно есть опять-таки совершенно необходимое следствие необходимо-данных ему прежним развитием поняли о нравственном, -- данных чувствований, дающих этим понятиям естественную силу побороть враждебные, сделаться мотивами, -- и данных же возбуждений, являющихся поводом к такой попытке. Также необходимым следствием безличных, данных человеку причин является и само сознательное ставление им себя в такие, а не иные условия, ради нравственных целей, ибо и эти цели, и их значение, и сила для него, и поводы к сознательному осуществлению их, -- все это не поставлено человеком, а дано ему. Таким образом в изложенной, чисто психологической системе нет ни малейшего места понятию свободы; это -- законченная система детерминизма, и нужно весьма сожалеть, что многие сознательные детерминисты легко вводят непосвященных в заблуждение, говоря будто бы за свободу, на основании приведенной, вполне отрицающей ее, теории характера (напр. Drobisch в Moralst. und Willenfr. pp. 58 seqq). Не желая слишком грубо задать нравственные убеждения и потребности читателя, часто пользуются словом, чтобы скрыть свою мысль; говорят, напр., о степенях свободы и необходимости (не всякий же читатель предполагается знающим логику!), о свободе исполнения вместо свободы решения, -- и под бандеролью учения о свободе внушают самый несомнительный детерминизм. Когда напр. Dittes отождествляет Freiheit с мало по малу развивающимся характером, с происхождением, по законам причинной необходимости, einer immer klareren. Sammlung des Geistes, eines immer festeren Kernes der Personlichkeit, -- когда единственно возможную свободу человека он видит в том, что его собственная природа достигла настолько твердой определенности, что может противостоять изменяющимся внешним условиям и оставаться равной себе при всевозможных колебаниях последних {Freiheit weist stets auf ein Verhaltniss zwischen Handlungen und Wollungen, und zwar ist dieses Verhaltniss so wohl ein negatives, namiich Unabhangigkeit von Bestimmungsgriinden, welche ausserhalb des Willens liegen, als auch ein positives, namiich wirkliche Bedingtheit des Thuns und Lassens eben durch den Willen. Der ist der Freieste, der thun kann, wass er will, und lassen kann, was er nicht will (у. соч. II).}, - то он злоупотребляет словом, обозначая им совершенно неподходящее понятие (подобно напр. Бэну, видящему здесь самоопределение единственно-возможное, см. The em. a. the will p. 508) и заставляет несведущего читателя думать, что его психологический детерминизм есть учение о нравственной свободе. В чем может состоять свобода для воззрения, признающего, что wenn das Ich zum Bewusstsein seiner selbst kommt, findet es gewisse Tnebfedern zur Bethatigung bereits in sich, und ebenso gewisse Umstande zur Anregung und Anwendung dieser Triebfedern ausser sich (у. с., стр. 22)? Все факторы деяния человеческого ведь здесь даны человеку, а не поставлены им! И разве возможно, далее, считать учением свободы то учете, которое под свободою разумеет не свободу в ставлении хотений, а свободу исполнения несвободных хотений?! Только последнюю признает напр. Dittes {Ср. также Drobisch. Moralst. u. menschl. AYillensfr. p. 69, где говорится, что man wird die Unterordnung des Willens unter die Einsicht immer noch Freiheit, namlich sittiiche Freiheit nennen konnen, denn sie macht den Wilen von. andern als sittlichen Motiven unabhangig, und ist eme Selbstbestimmung, zwar nicht des Wiliens, wohl aber des Menschen, als Person, etc.}, но ее же признают и самые безусловные детерминисты, как наприм. вр. Hobbes, Priestley, Spinoza {Напр. у Спинозы: еа res libera dicitur, quae ex sola suae naturae necessitate existit et a se sola ad agendum determinate (Eth. p. 1, del. VII, ср. еще примеры у Th. Reid у. с. ed. Jouffroy Т. VI pp 189 seq.)}. Вопрос о свободе здесь заменяется вопросом о мощи, которой поставлено более или менее ограничений, изнутри ли, извне ли. Также мало оправдано в воззрении психологического детерминизма и определение естественно-развившегося характера, как нравственного или безнравственного; эти определения в естественно-сложившемся и продолжающем существовать по тем же законам причинности характере -- внутреннего, необходимого основания не имеют {Cp. Schopenhauer: Die beiden grundpr. d. Eth. s. 4 ff.}. Как общие Формы, он человеку angebracht von Aussen, -- как естественные же продукты индивидуального психического развития, нравственные понятая только субъективно-необходимы, будь они самые чистые, или самые дикие. Оценка возражений против свободы, как чистой неопределенности воли ничем данным ей, -- в ней ли самой, или вне ее, -- здесь не у места, так как мы здесь даем только общую характеристику детерминизма, его приемов и предположений. Здесь нам нужно только подтвердить, что если самое содержание выражающегося в действии я, -- все его хотения, понятия, суждения, наклонности несвободны, не ставятся им, а даны ему, то свободы вовсе нет, ибо нельзя назвать свободою,-- а тем более нравственною свободою, -- возможность осуществления, за отсутствием внешних или внутренних препятствий, несвободного хотения или решения воли {Ср. напр. Hume. Untersuch ub. d. menschl. Verst, изд. Kirchmann'а, p. 84--86.}. Такая "свобода" может быть и у камня, а не у одних нравственных существ. В детерминизме психологическом слово свобода вовсе не должно бы встречаться, -- а всякий детерминизм, чтобы быть полным, должен обосновывать свою теорию хотений психологически. Исходя из предположения единства мира, единства законов (причинности), царящих в области бессознательной, так же как и сознательной, и единства мысли, постигающей все сущее, без исключения, под одними и теми же категориями, -- детерминизм объясняет и развитого